Генрих в это время пил чай, он поперхнулся, у него перехватило дыхание, он стал задыхаться, и нам пришлось приводить его в чувство: чуть было человек не умер со смеху. Впоследствии эту историю он рассказывал военным преступникам, но никого из них так и не рассмешил, похоже, смеяться над «попаданьем в плен» могли разве что отправленные Евгением Кутубидзе либо оставшиеся дома гурийцы – ну и весельчак Генрих.
В годы пребывания на свободе он, оказывается, успел посмотреть фильм «Мимино» и, конечно же, наизусть знал популярные диалоги оттуда. Так что мы с Генрихом часто пользовались этим «киноязыком».
– Леван-джан, «я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся», – начинал Генрих в стиле Фрунзика и рассказывал какую-либо поучительную или душещипательную историю. Интересно, как тот, кто написал диалоги этого фильма, остался жив, когда их писал, и как не умер со смеху. Когда я сказал Генриху, что автор сценария – Резо Габриадзе, он обрадовался: «Я этого человека по Москве знаю». Однако не сказал, откуда и каким образом. Таким уж он был человеком, лишнего никогда говорил. Между тем он явно хорошо знал Габриадзе.
Генрих побывал во многих зонах и «пересылках» (этапных тюрьмах), встречал огромное количество заключенных, ведал удивительные вещи. Янков был в курсе, что в какой книге было написано, Джони был осведомлен, сколько в какой стране жило мужчин, женщин и детей, а Генриху было известно, чем жили люди в некоем городе, селе, на определенной улице, в каком-то районе, регионе или на целом континенте. Будучи истинным кавказцем, он хранил много историй – с тем чтобы сложить их в уникальный тост. Как-то в одной тюрьме он, оказывается, встретился с бывшим прокурором Киева, по требованию которого суд вынес приговор, поразивший даже нашего много видавшего Генриха: человека приговорили к пяти годам заключения за то, что он «подрывал авторитет колхозного строя тем, что, имея новые сапоги, продолжать ходить в старых». Генрих смеялся, рассказывая об этом, потому что сам прокурор тоже оказался в тюрьме! И делал неожиданный вывод, вкладывая его в тост: «Так выпьем же, друзья, за старые сапоги и валенки Левана Бердзенишвили!»
(Мне скоро предстояло выйти на волю, и многие из моих солагерников оценивающе поглядывали на мои валенки.)
Я уверен, Генрих был блестящим педагогом. Он объяснял сказочно и «подавал материал» очень живо и образно, никогда не усложняя того, что собирался сказать, и презирая «мудреные» туманности. У преподавателя Харьковского высшего авиационного инженерного училища майора авиации Алтуняна наверняка были лекции «широкого диапазона». Но при этом он был человеком, видящим и ценящим контекст. Как-то раз Генрих спросил меня, не думал ли я о том, что Руставели и Ричард Львиное Сердце – современники и, возможно, даже были известны друг другу, но уж общих знакомых-то они наверняка имели – есть же вот у меня таковые с академиком Сахаровым!
