От коммунистической партии и советской власти не ускользнула метаморфоза Алтуняна. Не забыли ему и того, что он входил в инициативную группу защиты прав человека и что отправку в ссылку Сахарова встретил протестом, – так что во второй раз его приговорили уже по максимуму 70-й статьи, к так называемым «семь плюс пять», то есть к семи годам в колонии строгого режима и к пяти годам ссылки.
Генрих, для друзей Генчик, – Генрих Ованесович Алтунян был самым добрым человеком из тех, кого мне довелось встретить в жизни. В наш политический лагерь он попал из чистопольской тюрьмы. Большинство собственно политической части состава Барашевской зоны заочно знало его как личность, связанную с академиком Андреем Сахаровым и генералом Петром Григоренко и как одного из легендарных героев диссидентского движения. Первоначально наказание он отбывал в Перми, но он и там «провинился», и ему ужесточили наказание – из восьмого круга ада перевели в девятый, то есть в тюрьму, называемую на языке заключенных «крытой».
Когда его ввели в зону, мы – несколько человек – стояли у «курилки» и дымили махоркой. При виде чужого заключенного автоматически включилась политлагерная интеллектуальная игра под названием «Угадай, кто я, где и сколько времени сидел».
– Шесть месяцев в следственном изоляторе, – высказал свое соображение настоящий эксперт Боря Манилович, имевший большой опыт сидения в следственных изоляторах петербургских «Крестов» и московского Лефортово.
– Мало, – засомневался не менее опытный заключенный Миша Поляков, который почти столько же провел в «Крестах» за то, что был в бегах год и восемь месяцев.
– Самое меньшее девять месяцев, взгляните на цвет его лица и присмотритесь к походке.
– Да, но ведь нынче никого на девять месяцев в следственный изолятор не сажают! – удивился я (в предшествующую перестройке эпоху, по имени генерального секретаря КПСС именуемую «эпохой Черненко», прибывающие заключенные сообщали, что процесс следствия сократился максимально и доведен до трех месяцев).
– Такую походку Якобсон сравнивал с походкой горца в низине, когда поэт говорит о прозе, – начал всезнающий Вадим Янков и заставил сведущих людей задуматься о докторе Живаго: может, врач?
– Никакой не врач, он явно профессиональный военный, – твердо заявил Жора Хомизури. – Как минимум капитан либо майор.
– Выправка и походка действительно военные, – согласился я, вспомнив майора Куценко из нашей зоны, который, словно исполнитель танца «Картули», всегда ходил с прямой спиной.
