На следующий день Кэрис поднимается вверх по стене в черную дыру и исчезает на несколько часов. Она наблюдает из пятнышка цвета магнолии за тем, как врачи и медсестры приходят и смотрят на спящее тело, лежащее в ее кровати.
— Сколько она уже в отключке?
— Около трех часов. Укол морфия моментально усыпил ее.
«Озрик?»
Кэрис просыпается ночью, как обычно, перед рассветом: она кричит из-за скелета собаки, который, покачиваясь, плывет к ней в невесомости.
«Лайка!»
У нее сильно бьется сердце, она тянется к свету, но дворняга растворяется, рассеивается, стоит лишь частицам света коснуться ее костей.
— Кэрис, не думаешь, что сегодня ты могла бы попробовать…
— Пожалуйста, не говорите, что мне нужно причесаться. — Она не поднимает головы от подушки и не пытается повернуться на голос матери. Тут все голоса одинаковы. Все одинаковы в том, что они все здесь, но ни один из них не его. — Я знаю. Я не могу.
Она лежит на краю кровати на боку, спиной к двери в темноте.
— Я правда думаю, что нам нужно по крайней мере поменять постель. Ты спишь на ней уже много дней.
Кэрис не отвечает.
— Пожалуйста!
— Мне нравится такая.
Постель пахнет землей, солью, человеком — успокаивающими запахами, так пахнет пот и паника.
Гвен входит в двери, играя чипом от комнаты, и Стенные реки возвращаются к жизни с фотографиями поездки на море, перетекающими по комнате из рамки в рамку.
— Вот. Разве так не лучше?
Другая атмосфера в том, что кажется иной жизнью. Она помнит жар на своем лице, тепло от него, лежащего рядом на песке. Она не поднимает взгляд, а, наоборот, натягивает одеяло на голову.
— Пожалуйста, мам. Не сегодня.
— Я побуду с тобой какое-то время, Кэри, — говорит ее мать. — Пока ты не оправишься.
Оправишься? Как можно оправиться от чего-то настолько катастрофичного? Но Кэрис лишь кивает в ответ.
— Я подумала, что тебе было бы неплохо иметь какую-то компанию.
Кэрис, которую вытащили из кровати и настоятельно призвали выйти на солнечный свет, игнорирует предложение составить ей компанию и вместо этого, избегая толпы, бредет по Воеводе 6; она направляется к маленькому городскому пляжу и по пути смотрит на волны.
Позор — худший враг горя, и Кэрис стряхивает его, как нежеланную руку, схватившую ее за плечо, налет сочувствия и симфония шепота, которые не заботят ее, которых она не хочет. Известность сделала ее злой, прорезавшись сквозь неприкасаемую летаргию. Она знает, что люди смотрят на нее с благоговением, желая спросить, что случилось и как она себя чувствует, но Кэрис идет по улицам Воеводы с диким взглядом и такой же прической, одетая в старую рыбацкую толстовку Макса, не останавливаясь и ни на кого не глядя. Летаргия помогает ей оставаться онемевшей. Это означает, что ей не нужно сходить с ума от горя. Злость закипает в ней, и она этого не хочет.
