Могла ли Ола признаться этому железному человеку, что самой большой ее глупостью было то, что она поверила его медовым словам и отдала свое сердце? Отдала так искренне, что оно до сих пор принадлежало ему, хотя где-то в душе она была близка к тому, чтобы возненавидеть его.
Джон наверняка только посмеялся бы над ней.
– Да? – требовательно произнес он. – Что было самым глупым?
Вдруг Ола почувствовала страшную усталость.
– Не важно, – сказала она. – Вы все равно мне не поверите. После этого вы никогда не будете верить ни единому моему слову, а я не смогу верить вам.
В холодной тишине каменной камеры они молча смотрели друг на друга.
Потом герцог подошел к окну и выглянул во двор. Мрачная унылость темницы угнетала, душила его. Он должен выйти отсюда. Сказать было больше нечего, и все же Джон не мог ее оставить.
– Я думаю, вы ко мне несправедливы, – отрывисто произнес он. – Разве я все это начал?
– Нет, это начала я, приехав в Лондон в чужом обличье. Но, когда я вспоминаю некоторые наши разговоры, то начинаю понимать: вещи, которые говорила я, а вы потом использовали против меня…
– Что? – нетерпеливо выпалил он.
– Вы сами исподволь заставили меня говорить эти вещи, Джон. Вы расставили ловушки…
– Но ведь я знал, что вы обманываете меня, – взорвался герцог, взбешенный подобной несправедливостью.
– А потом вы пошли к сэру Бернарду и доложили ему, что выведали.
Джон молчал, буравя ее пылающими глазами.
– Скажите, – продолжила девушка, – он один из тех «друзей», которые советовали вам не помогать мне?
– Да. Он думает, что вы собирались убить королеву, а потом и меня. Это правда?
И тут Ола разозлилась. Возможно, спорить с ним было неразумно, но тогда она об этом не думала. Горькая, обжигающая злость, кипевшая у нее внутри, выплеснулась наружу.
– Стала бы я это признавать, если бы это было правдой? – бросила она.
Герцог в два шага подошел к Оле, взял ее за плечи и встряхнул.
– Говорите правду, – закричал он. – Все это было ложью? Каждая улыбка, каждый поцелуй… Все это притворство, ведущее к убийству?
– Чья жизнь для вас важнее, Джон? – спросила она. – Королевы или ваша собственная?
– Королевы. Только ее, потому что если вы не честны со мной, то я сам вложу в вашу руку пистолет и разрешу застрелить меня. Зачем мне такая жизнь?
Он зажмурился в ужасе, вспомнив, что сейчас опасность угрожает жизни Олы, а не его собственной. В это же время через неделю она может умереть, и его жизнь превратится в проклятую пустыню.
