— Понедельник совсем скоро, — почти торжествующе протрубила Герти ему в ухо. — Мы будем у вас в 3.30. Мы можем посидеть до 4.30, но потом должны будем уйти.
Энрике криво улыбнулся, но рядом не было никого, кто мог бы это оценить.
— У Маргарет будет не больше пятнадцати минут. В пять часов придет одна очень близкая подруга, они дружат еще со времен летнего школьного лагеря. Думаю, прощание предстоит не из легких. Я боюсь измучить Маргарет. Между встречами должны быть перерывы. Ты же знаешь, все это весьма утомительно.
— Понятно, — поспешила согласиться смущенная и вконец расстроенная Герти. — Конечно. Разумеется. Мы придем в 3.30 и уйдем через пятнадцать минут. Что-нибудь принести? Вам что-нибудь нужно?
Энрике почувствовал какое-то жжение в глазах, может, оттого что ему очень хотелось спросить: «А не могла бы ты случаем принести чудодейственное средство?» А может быть, из его организма тоже выделялись токсины.
— Нет, спасибо, ничего не нужно. Увидимся в понедельник в 3.30.
За два последних дня он провел около двадцати подобных бесед и обменялся примерно тридцатью электронными письмами. По большей части все прошло спокойно: лишь несколько раз его что-нибудь сильно раздражало, и он принимался жалеть себя. С людьми, близкими Маргарет и любящими ее, Энрике было легко. А вот с собственными братом и матерью — гораздо сложнее. Его братец Лео, физически и эмоционально самоустранившийся в те дни, когда Маргарет особенно страдала, вдруг так проникся драматичностью момента, что возжелал проводить с ними как можно больше времени. А постаревшая мать Энрике, настоявшая на встрече, демонстрировала всем свое скорбное лицо, требовала сочувствия, внимания и рассказывала о своем несчастье.
— Я этого не вынесу, — регулярно сообщала она Энрике.
Но оба они — мать и брат — были лишь старыми змеями, которые давным-давно растратили свой яд. Энрике слишком устал и измучился, чтобы ругаться с самовлюбленными родственниками из-за их болезненно претенциозного поведения. На недостаток эмоциональной поддержки со стороны родителей Маргарет он тоже уже не сетовал. Энрике убедился, что положиться ему не на кого, еще когда Дороти и Леонард пришли навестить дочь на следующий день после объявления диагноза. Перепуганные до смерти, они топтались в десяти футах от Маргарет, не решаясь подойти, чтобы просто обнять и поцеловать ее. Энрике смирился с тем, что в это страшное и печальное время именно он служил источником жизненной энергии, что в самые трудные минуты только рядом с ним родные обретали силу и спокойствие. Он принял все это, как и то, что ему приходилось брать деньги у родителей Маргарет и что целеустремленность и оптимизм передались ему от отца, матери, брата и сестры.
