— Моя теория, — сказал Энрике, отводя взгляд от тревожащих, испытующих глаз Маргарет к доброжелательным карим глазам Лили, — состоит в том, что отец принес Мэри Маккарти неподходящее вино, а она проявила невероятную вежливость. — Он открыл дверь. — Так что попадать впросак с вином, — добавил он, выходя, — это наша семейная традиция. Я скоро вернусь с двумя бутылками красного.
Энрике слышал их смех сквозь закрытую дверь и был доволен собой, как никогда. Разве за исключением того дня, когда его расхвалили в «Нью-йоркском книжном обозрении». Он чувствовал себя все так же неуверенно. Он знал, что когда наконец снимет зеленое армейское пальто, разразится катастрофа. По характерному запаху мокрой шерсти, доносившемуся из-под воротника, он догадывался, что свитер пропитался потом, а рубашка, должно быть, промокла насквозь. Он понятия не имел, где найти винный магазин, что выбрать и хватит ли у него денег на две бутылки хорошего вина. И все равно он вернется. Он знал, что вернется на Обед для Сироток, несмотря на свое смятение, если понадобится, то с плохим вином, и если они будут смеяться над ним, и когда они будут смеяться над ним — до тех пор, пока будут смеяться эти две чудесные девушки, ему не будет больно.
Глава 6
Последнее расписание
Говоря в крошечный микрофон, болтающийся на проводке, протянутом от смартфона к левому уху, он дотронулся до значка календаря на экране своего «Трео» (какая потрясающая степень сжатия! какое торжество технологий!). Микрофон и наушник позволяли ему работать с электронным органайзером, одновременно обсуждая с Герти — женой Бернарда, на какой день он может назначить их прощальную встречу с Маргарет. Бернард и Герти прошли отборочный тур — им будет разрешено сказать «прощай» лично, хотя они попали в список «Б», что давало им право лишь на пятнадцатиминутную аудиенцию во второй половине дня. Последний ужин — только для самых близких.
Составить расписание и ограничить доступ к Маргарет в ее последние две недели оказалось проще, чем ожидал Энрике. Далеко не все горели желанием встретиться лицом к лицу со смертью. Энрике примерно представлял рассуждения тех, с кем Маргарет общалась не слишком близко.
— Конечно, мы друзья, но дружим в основном из-за того, что дружат наши дети, — успокаивали они себя. — Даже не знаю, обменялись бы мы приветствиями, если бы… — И они исключали себя из списка.
Маргарет сама сократила список претендентов, убрав оттуда многих знакомых и некоторых старых друзей, окружавших ее в тот или иной период жизни: спортсменок из летнего лагеря в горах Киттатинни; хороших еврейских девочек из школы «Фрэнсис Льюис»; марксистов и феминисток времен своего «корнелльского» радикализма; усталых матерей, вместе с которыми она ездила за детьми; разочарованных художников; болтливых партнеров по теннису и самый короткий список — группу взаимопомощи больных раком. То, что Маргарет отсеяла большую часть тех, с кем общалась, удивило Энрике, ведь она всегда стремилась приглашать на домашние сборища как можно больше народу; тем не менее это отражало двойственность ее натуры и уязвимость ее нынешнего состояния.
