[Микоян, 1999]. Странные заблуждения очевидцев тех событий. И глупые, особенно исходящие от Жукова и «не свидетеля» Хрущёва, который не был в кабинете Сталина 22 июня 1941 года, а находился в Киеве. Все его свидетельства о реакции Сталина о начавшейся войне с Германией впоследствии пересказаны со слов Л. Берии, и верить им можно только с большой долей осторожности.
И снова воспоминания Молотова: «Получив 29 июня первые ещё смутные сведения о происшедшем накануне падении Минска, он [Сталин] поехал в Наркомат обороны с делегацией в составе нескольких членов Политбюро Берия, Маленкова и меня». Далее эту поездку в своих воспоминаниях описывает А. Микоян со слов В. Молотова: «Сталин держался спокойно. Спрашивал, где командующий Западным фронтом, есть ли с ним связь, и какая там обстановка. Жуков отвечал, где находится Павлов и штаб Западного фронта им неизвестно, и связи с ними нет. Для выяснения направили работника штаба. Около получаса говорили спокойно, потом Сталин взорвался: “Что за начальник штаба, который в первый день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует? Раз нет связи с войсками, штаб бессилен руководить”. И этот мужественный человек буквально разрыдался, как баба, и выбежал в другую комнату. Все были в удручённом состоянии. Молотов пошёл за ним и минут через десять привёл внешне спокойного Жукова, но глаза у него были заплаканные» [Там же]. Д-а-а! Нашёл же время плакать и рыдать первый полководец Красной армии! А ведь с каким большевистским энтузиазмом и завидным вдохновением они готовились воевать на «чужой территории и побеждать малой кровью». Но не припомню из множества прочитанных мемуаров немецких полководцев, чтобы уже битые немецкие стратеги, такие как Э. фон Манштейн или Г. Гудериан, когда-нибудь плакали перед Гитлером, причём в моменты ожесточённых споров по принципиальным вопросам проведения боевых операций в самой сложной обстановке. Это невозможно представить. Видимо, они дорожили генеральской честью и профессиональным самолюбием и слезу прилюдно не пускали, даже перед своим диктатором, не менее жестоким на расправу со своими подчинёнными, чем Сталин. Вот это мужество, достойное подражания.
В продолжение рассказа о посещении Сталиным Наркомата обороны следует добавить, что в первые дни войны у руководства СССР теплилась надежда на её быстрое окончание. «Полученные сведения от Жукова перечёркивали эти планы. Сталин предложил, чтобы на связь с Западным фронтом пошёл Кулик, а затем пошлют других людей. Такое задание позднее было дано Ворошилову. Сталин был настолько удручён, что, когда вышли из наркомата, сказал: “Ленин оставил нам великое наследие, мы – его наследники – всё это просрали”. Все были поражены этим высказываниям Сталина и посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта»
