Но как можно было её выполнить, если у начальника Генерального штаба не было своей связи с войсками, а шифровка с приказом, чтобы они вступили в бой с наступающим противником, в любом случае, опаздывала в войска. Причём в некоторые части и соединения она так и не поступила, и пришлось им вступать в бой на свой страх и риск, не ведая, о чём гласит приказ, как им действовать в случае нападения противника. Ведь до этого в войска не поступало никаких чётких указаний на этот счёт. Постоянно упоминалась во всех директивах, поступающих в войска, одна невразумительная фраза: «не поддаваться на провокации», а самое поразительное, приказ на ответные действия поступил в войска лишь в 6.30 утра 22 июня 1941 года, когда вражеские танки уже давили пехоту, поражали огнём заранее разведанные цели.
С учётом указанных обстоятельств, признаем, что вермахт совершил нападение практически на обезоруженную Красную армию, повязанную глупейшими запретами высшего руководства страны не отвечать огнём на провокации противника. Ещё раз повторю своё твёрдое убеждение, что письмо Гитлера произвело на Сталина усыпляющее воздействие, он ему поверил и надеялся до последнего момента, что возможна лишь провокация со стороны немецких генералов, а не война. Не зря же он постоянно повторял, как заклинание, просьбу Гитлера и в последующих директивах, и в первом приказе предостерегал войска: «не отвечать огнём на провокацию германских генералов». Прискорбно, но факт неоспоримый. Это подтверждает и высказывание В. М. Молотова в беседе с Ф. И. Чуевым от 8 марта 1974 года: «Жуков в своих воспоминаниях снимает с себя ответственность за начальный период войны, но это наивно. И не только снимает, он путается. 21 июня 1941 года составили директиву, что надо привести войска в боевую готовность. У него двусмысленность: то ли правильно он понял Сталина, то ли нет? Сталин поправил. И вот в одних округах сумели принять меры, а в Белорусском округе не сумели» [Чуев, 1991].
Вот свидетельство заместителя командующего Западным фронтом И. В. Болдина из его мемуаров «Страницы жизни», написанных в 1961 году: «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного фронта Климовских доложил наркому Тимошенко С. К. о наступлении самой мощной группировки противника на части и соединения Западного фронта и о налёте немецкой авиации на города Белоруссии и её столицу Минск. Выслушав информацию, нарком приказал Павлову звонить Сталину. Ответ был тот же, что и в директиве № 1, “не поддаваться на провокации”. Снова звоню Тимошенко С. К., докладываю обстановку, реакция та же. Наконец, звоню в четвёртый раз. Докладываю о новых данных. Выслушав меня, Тимошенко говорит: “Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность Вас и прошу передать Павлову (он был в войсках), что товарищ Сталин не разрешает открывать огонь по немцам”. Как же так? – кричу в трубку, – ведь наши войска вынуждены отступать, горят города, гибнут люди! Я очень взволнован, мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Подтверждаю, что связь с Павловым была, но “нехороший” Сталин, дескать, запретил по немцам стрелять. Если понимать так, то “сыплется
