Тут подоспели остальные инструменты, и я незаметно оказался в плену всепоглощающего крещендо, и вместе с ним мое сознание поплыло в неизведанные дали. Я почему-то увидел себя рабом в древнем Риме, придворным музыкантом шестнадцатого века, ремесленником следующего столетия, старателем на Клондайке, космическим путешественником будущих веков. Потом все они слились во мне воедино, и я увидел себя некой субстанцией, не поддающейся определению. Затем эта субстанция под воздействием чудовищной нечеловеческой силы сжалась в единый тугой узел, который вдруг превратился в голую дряблую спину человека, нагруженного невидимой непосильной ношей. Положение казалось безнадежным. Но тут вокруг него закрутились снежинки, и их хоровод все усиливался, пока не превратился в восходящий поток, направляющийся наверх, к свету. И спина человека неожиданно налилась сильными мышцами, стала могучей, и, несмотря ни на что, начала мощное поступательное движение вверх, пока не распрямилась окончательно. Последние аккорды заполнили все пространство под сводами старых палат. Я закрыл рукой глаза, слезы катились по моим щекам, а я никогда не плачу. Я не мог больше оставаться там и быстро покинул зал.
Что это было за произведение? Все что я мог разобрать в программке соседа, при первых звуках мелодии, были слова «Канон» и первые две буквы имени композитора – «Па».
Рассеянно я шел по бульвару. Возвращаться в свою убогую конуру мне не хотелось. Вечерело. В сумерках мне показался хорошо знакомый силуэт. Николаева? У меня кольнуло в сердце. Это была она. Мы сели на скамейку, и в мгновение ока загнанные в дальний угол моей души чувства вновь овладели мной.
И я неожиданно понял, что мне надо ей обо всем рассказать. И я медленно начал свое повествование. Я говорил о том, как меня уволили, как я не могу найти работу, как остался без дома и без квартиры, и все, что у меня теперь есть, это шестая модель спортивного БМВ и несколько костюмов. Я рассказал ей о том, как встретил Зарину, и кем оказалась моя жена. И неожиданно для себя признал, что почему-то больше не питаю к ней ненависти. Я говорил легко, как говорят о чем-то постороннем, как будто это не касалось меня лично, точно я смотрел на себя со стороны. Может быть, от этого, но в первый раз за долгие дни мне вдруг перестало казаться, что у меня так уж все плохо. Я хотел говорить дальше, но Ольга положила свою руку на мою. Словно ток пробежал через наши руки. Она снова была близка – я точно знал это. И мне было совершенно неважно, была ли, есть ли у нее какая связь с бывшим Генеральным нашей бывшей корпорации.
