Все, что у меня осталось своего – это немного наличности и моя спортивная БМВ. С ней я не мог расстаться. Эта машина – последний символ моего процветания. Пусть он будет со мной. Все остальное у меня отобрали. А сам я, как вы можете догадаться, был полностью смят, раздавлен, опустошен. Хотя что взять с отпрыска таких родителей? Из меня и не могло получиться ничего другого. Как говорится, яблоко от яблони не далеко падает.
Однажды, возвращаясь после очередного неудачного интервью, я случайно увидел афишу «Концерт барочной музыки». Стрелкой было указано направление движения. Моя мать в детстве часто водила меня в консерваторию. Я даже прозанимался три года на пианино. Но когда я стал старше, то совершенно забросил это занятие как не имеющее отношения к моей практической деятельности, хуже того, отвлекающее от нее. В тот вечер я совершенно бездумно проследовал по направлению, куда указывала стрелка на афише. Концерт должен был проходить в старых русских палатах, очевидно, давно требующих ремонта. Поначалу я почувствовал себя как-то неуютно под их тяжелыми сводами. Зал был совсем маленький, потрепанный, рассадка свободная. И я устроился на одном из шатких стульев в первом ряду, где оказалось одно свободное место.
Вышли музыканты – струнный квартет. Трое мужчин в потертых костюмах и высокая женщина средних лет, с простым лицом, одетая в длинное, несколько нелепое платье. Никакой сцены не было, и из-за этого, сидя в первом ряду, я находился фактически между музыкантами. При желании я мог дотянуться до некоторых из них рукой.
Начал контрабас. На первый взгляд, простая мелодия, словно незамысловатая гамма. Я еще подумал, что слышал ее в популярных обработках. Но при этих незатейливых звуках я ощутил прилив чего-то теплого, приятного, вечного, неизменного. Точно кто-то вдунул в меня спокойствие. Потом вступили скрипка или альт – я в них не разбираюсь. Сильное возбуждение охватило меня, и одновременно я оставался спокоен. Вы спросите, как такое возможно? Я отвечу: наверное, это парадокс. Но только в эти мгновения все остальное, все мои напасти, трагедии, постигшие меня, показались мне несущественными и второстепенными. Ум же самопроизвольно, без каких-либо усилий воли, начал напряженно работать. Мне неожиданно открылось, что ничего особенного, а тем более трагичного со мной не происходит. И что человеку вообще свойственно придавать чрезмерное значение довольно обыденным вещам, когда они касаются лично его.
