Николай Николаевич почувствовал острую потребность в душе.
Вытираясь полотенцем, он в который раз обратил внимание на прыщ на подбородке.
«Как бы не задеть его!» – эта мысль плотно владела его сознанием в течение всей процедуры бритья. В конце концов он выдохнул воздух, спиравший грудь, пока он работал бритвой. Прыщ остался невредимым. По поводу сепсиса можно было не беспокоиться.
Прошел почти час, как он вышел из ванной. Ему очень хотелось выйти на балкон, сделать глоток свежего воздуха, но он, гордившийся самодисциплиной, решил выждать еще один час. Пока можно было послушать музыку. Он подошел к аудиосистеме, расчехлил ее, потом достал белые перчатки. Это были его старые друзья. Тень улыбки возникла на его доселе непроницаемом лице. Перчатки были его изобретением. Давным-давно он понял, как можно нажимать клавиши управления магнитолой, не оставляя на них жирных следов от пальцев: «Все просто! Перчатки!»
Какое-то время он слушал свои любимые с детства мелодии. Он был почти полностью спокоен и умиротворен, как вдруг тревожная мысль пронеслась в его голове. Он посмотрел на часы.
«Боже мой! Что я делаю? Целый час беспрерывной работы системы!» Перед его потревоженным сознанием появились ролики, шарики и прочие трущиеся детали, которые от столь варварски длительного пользования магнитолой изнашивались буквально на глазах. Перчатки были вновь востребованы. Магнитола замолкла, снова помещенная под надежный полиэтиленовый чехол. Чувство беспокойной заботы и тоски постепенно вновь брало его в свои липкие объятия.
На исходе второго часа Николай Николаевич решил, что уже можно выходить на балкон, не боясь перепада температуры после теплого душа. Не боясь просто простудиться или, что еще хуже, как случается с некоторыми не заботящимися о себе олухами, подхватить воспаление легких.
Он стоял на балконе. Взгляд его, скользнув по освещаемым заходящим солнцем излучине Москвы-реки, зубчатым стенам древнего Кремля и маковке Колокольни Ивана Великого, упал на карниз балкона. Это было невыносимо! На карнизе отчетливо были видны плохо убранные следы птичьего помета.
«Следы птичьего помета, помета, помета!» – в раздражении, но с зарождающейся в отдаленном уголке его сознания какой-то другой, параллельной мыслью, думал Николай Николаевич.
«Полета!» – конечно, он давно хотел полета. Что-то прояснилось в его взгляде, будто бы тяжелый груз, давивший долгие годы, наконец-то упал с его плеч, и он, нелепо взмахнув руками как крыльями, сильно оттолкнулся ногами.
