Иерархия затягивалась под двойным жизнерадостным подбородком этого общества, словно подвязки чепца достойной дамы. Даже на конвертах здесь писали «уважаемому», «почтенному», «почтеннейшему доктору» или «докторессе», обращались к человеку «профессор», «инженер» или, в крайнем случае, «маэстро». Люди не стеснялись украшать свои визитки, почтовые ящики и домофоны подобными титулами, хотя они всего-то-навсего, говорили об окончании высшего учебного заведения. «Госпожа и господин». Им (не) повезло, у них никогда не было революции, поэтому обычаи Средневековья накладывались на мертвую хватку аристократических, буржуазных и, в первую очередь, клерикальных традиций.
Перестав быть папской вотчиной, этот город подрастерял идеологическое наполнение, но память места сильнее идеологий, и симулякр католицизма заявлялся с непрошеными визитами во все сферы жизни. Уже сам мой взгляд – прямой и пристальный – смущал вышестоящее лицо. Мужскому полу он придавал уверенность в открытом зазывании и моей готовности «на все», а женскому – в моей глупости, наглости и надменности. Я могла вести себя как угодно, но уже из-за моей внешности и географиии оказывалась извращенкой, развратницей, разлучницей, бичом для приличной семьи и опасным объектом желаний для какого-нибудь пятидесятилетнего профессора, оставшегося на несколько часов без присмотра жены.
С давних времен здесь считалось, что кажущаяся молодой, аппетитной и одинокой иностранка если не с восторгом, то с благодаростью всегда наготове подсуетиться. Ведь хочет же она, право, достичь чего-нибудь в этом городе, так пусть хоть поддерживает иллюзию своего расположения, если уж такая капризуля, что не может сразу как надо. Пусть хотя бы вселяет надежду, что рано или поздно будет щедрее.
Привыкнув к жизни среди подруг-валькирий, вместе со мной готовых, если что, войти в горящую избу и дружно вынести на своих плечах кого нужно, я не понимала, почему некоторые местные матроны шарахаются от меня, как от психованной, или же холодно указывают мне на мое место вдалеке от своих реальных и потенциальных мужчин.
Что касается этих последних, слухи оказывались не случайными: приглашение в этой южной местности домой чаще всего означало если не согласие на мгновенное снятие белья, то хотя бы на тисканье или небольшую дрочиловку. Существовали исключения, но таковы были негласные правила. Нелепый случай с маститым арт-критиком заставил меня, наконец, пересмотреть мое поведение. Со своей выдрессировкой боевой подруги и собеседницы я была просто неуклюжа, некуртуазна. Пора уже было научиться уважать обычаи.
