«Мамочка, – наконец выдавил он необычно высоким голосом, вернувшись в четверг из школы, – прощай. Уже приехали, чтоб меня забрать».
Послеобеденная прогулка в Упим казалась бесконечной. Со слезами в голубых глазах мать обещала, что случай навсегда останется их тайной, и вот теперь она постоянно хваталась за грудь и останавливалась, а он все ясней осознавал, что с этого момента, конечно, старая, милая жизнь остановлена навсегда и, если он даже не попадет в тюрьму, наверняка будет в ближайшем будущем отправлен в ад.
«Простите, синьорина, – обратилась мать конфиденциальным шепотом к молоденькой продавщице. – Игрушка совершенно случайно оказалась в руках у ребенка». Поставив на прилавок солдатика, она внушительно взглянула на Марио и одернула пиджак, сшитый ей сестрой-портнихой по моде этого весеннего сезона. Своим стилем и покроем он должен был выдавать в ней госпожу самых лучших правил. Продавщица, однако, была совсем не поражена случившимся. Не хотят ли они приобрести солдатика? Или, может, другого? – спросила она и, получив отрицательный ответ, бросила Расти в коробку к братьям.
Понуро держа под руку теперь уверенно шагающую мать, позорный воришка брел домой без сына полка. Уже через месяц все вернулось к привычному, и случай совсем бы забылся, если бы не машина карабинеров. Каждый день она неизменно оказывалась под их домом.
Однажды, набравшись храбрости, мальчик заглянул в vini e oli[49]. Трое мужчин с красными лампасами на черных брюках, приспустив ремни, весело болтали за столиком и пили вино из стеклянного кувшина. Было как раз время обеда, и он радостно поскакал домой есть жидкий суп из протертой фасоли с пастой в форме звездочек. Мать, родом из Венето, так никогда и не смогла понять особую прелесть римской кухни.
А на Рождество Баббо Натале и правда подарил Марио солдатика. Жаль, что они больше его не интересовали. Так что и мальчик из класса, хозяин целых полков и даже армий, тоже вышел из его поля зрения. Нет, песня об умершем боге ни в коем случае не была адресована ему. Немецкие солдатики были как-то связаны со страшной фотографией, которую ему показал другой товарищ: на ней костлявые, совершенно голые трупы свалкой лежали друг на друге у вырытого котлована.
Вряд ли, однако, его поколением могли быть и корсары Кармо и Ван Стиллер. Хоть характером они и походили на Марио, все-таки им скорее всего не понравилась бы эта песня.
Это было его, исключительно его время, и впервые он почувствовал, что ему отмерен некий, пока неопределенный отрезок, но что он вовсе не бесконечен, как ему всегда казалось. И что стоит только внимательно оглядеться, как найдутся люди его поколения, которое тоже, как неведомый певец, однажды заговорит во весь голос.
