Так мы и покачивались в карете, беседуя под скрип колес, а когда достигли предгорий, вдалеке справа послышался рокот пушечного выстрела. Я знал, что Массена держит в осаде Сьюдад-Родриго, и мне очень хотелось отправиться прямиком к нему. По слухам, в его жилах текла еврейская кровь; если так, то он был лучшим на свете евреем со времен Иисуса Навина. Уж если где видели его острый нос и черные глаза, пылающие отвагой, значит, там и происходило самое интересное. Правда, во время осады в основном приходится работать лопатой и киркой, а меня куда больше соблазняла перспектива оказаться с моими гусарами напротив англичан. Стоило только представить скорую встречу со своими прекрасными лошадьми и бравыми ребятами, как мной овладела такая радость, что я начал кричать и петь, словно желторотый офицерик из Сен-Сира.
Дорога побежала в гору, на ней стало больше колдобин и кочек, а вокруг потянулись глухие места. Сначала мы изредка встречали погонщиков с мулами, затем окрестности словно вымерли. Оно и неудивительно, если вспомнить, что здесь успели похозяйничать французы, англичане и повстанцы-герильос. Мимо плыли бурые, изрезанные трещинами скалы, тропа сужалась. Вид был до того унылый, что я совсем перестал выглядывать из окна и сидел, думая о том о сем и вспоминая прекрасных дам и скакунов. От мечтаний меня отвлекло неожиданное затруднение моего попутчика. Вынув шило, тот старался проделать дырку в ремне, на котором висела фляга с водой. Ремешок выскользнул у него из пальцев, и деревянная бутыль упала к моим ногам. Я хотел поднять ее, наклонился, и вдруг священник прыгнул мне на плечи и вонзил шило прямо мне в глаз!
Я, как вам известно, друзья мои, не из пугливых. Но если ты прошел всю войну с первой битвы при Цюрихе до последнего рокового боя при Ватерлоо, да еще получил особую медаль – которая, к слову, лежит у меня дома в кожаном мешочке, – ты имеешь право признаться, что малость струхнул. Может, когда ваши собственные нервы сыграют с вами шутку, кого-то из вас утешит мысль, что сам бригадир Жерар познал однажды страх. А кроме ужаса и нестерпимой боли в глазу, я почувствовал омерзение сродни тому, которое испытываешь, когда тебя кусает мерзкий тарантул.
Я сбросил негодяя и придавил его к полу тяжелыми сапогами. Он выхватил из-за пазухи пистолет, но я пинком выбил оружие, а затем опять рухнул на святого отца, упираясь коленями ему в грудь. Тот страшно закричал, а я, наполовину слепой, стал шарить кругом в поисках сабли, которую он так хитро спрятал. Я уже нащупал ее, смахнул с лица кровь, готовясь проткнуть мерзавца, когда карета вдруг завалилась на бок, и рукоять выскользнула у меня из пальцев.
