Отражение послало мне гневный взгляд.
— Что смотришь? — прошипел я, пошатнувшись.
Потянулся вперед, наклонился, расплескав остатки водки на пол. Потряс бутылкой, но ублюдок продолжал гневно разглядывать меня, хмуря уродливые брови.
— Что видишь? Чудище? Вот и я вижу чудище. И ненавижу, слышишь? Ненавижу того, кого вижу.
Мой собутыльник не ответил — лишь оскалился. Взревев, я бросил в него бутылку и лицо исчезло, разбившись на серебристые осколки и разлетевшись по полу. Теперь тысячи таких глядели мне в глаза, насмехаясь и давая понять — ничего не изменится. И лицо мое будет таким же, и он — тот человек в отражении будет таким же. Не поможет ни модная стрижка, ни дорогие солнечные очки, ни пластическая операция.
Думаете, не думал? Думал. Да только толку? Шрамы можно сгладить, но не убрать. А на руку вообще смотреть страшно — зашивали ребята в полевых условиях. Как получилось, так и зашили. И этой рукой я надеялся обнимать кого-то? Это лицо должна была видеть женщина, когда я ее целую?
Бред. Не будет этого никогда. Пора смириться, Агеев. Пора смириться…
Пошатываясь, я добрел до ванной. Из шкафчика над стиральной машиной посыпались какие-то банки, тюбики и прочий хлам, но меня это уже не волновало. Наконец-то я нашел — выдернул провод, а вместе с ним и машинку для стрижки. Всунув штекер в розетку, включил ее и, зажмурившись, провел по голове. Противное жужжание и следующее за ним покалывание сбриваемых волосков на плечах заставляло вздрагивать, но пьяные руки продолжали до тех пор, пока я не открыл глаза и не провел дрожащей рукой по чуть колючей коже.
***
Следующие два (или три?) дня я бухал. Спускался в близлежащий вино-водочный, брал бутылку и квасил сначала на кухне; потом, когда уже не мог сидеть перемещался на диван в гостиной и полулежа приговаривал очередную бутылку. Спал пару часов, просыпался и по новой.
И знаете, что смешно? Мне даже никто не позвонил. Ни ребята с работы; ни Романова, будь она неладна.
Нахер я никому не нужен. Всем плевать.
В забытье становилось легче. Исчезали мысли об Илоне, о счастливом друге и его жене, о работе, даже война постепенно исчезла. Я начал понимать, почему выйдя на гражданку большинство спивается — так жить легче. Проще. Глоток, жар в горле, легкое головокружение и ты ни о чем не думаешь. Ничего не помнишь.
Да, легче так. Намного легче.
Не напугало даже то, что в алкогольном угаре казалось, что кто-то стучит в дверь и слышался голос Романовой. Я лишь усмехнулся, сделал очередной глоток и закрыл глаза. Пьяный разум добавлял к галлюцинациям какие-то странные звуки — скрежет, стуки, а затем и вовсе решил добить, явив размытый силуэт девушки в дверях.
