– Санька ты Санька… Самое оно – говорить о Достоевском сквозь решетку, – невесело усмехнулся Алеша и тоже попытался ее обнять, но прутья не позволили. – Вот досада! Работает в одну сторону! Только для тех, кто на тюремной диете!.. Санька, а ты там что-нибудь ешь?
– Не могу! Меня начинает тошнить еще на другом конце коридора! Этот запах тухлой капусты, которым тут пахнет все, даже какао!.. Нет, лучше не будем о еде! Ида Моисеевна говорит: зачем даром мучаться, объяви голодовку – и с неизменным аппетитом съедает обе порции.
– Санька! Дождешься, тоже попадешь в реанимацию с диагнозом анорексия!.. Может, тебе чего-нибудь хочется? Я принесу! Если только не жареного поросенка, он сюда не пролезет!
– Не знаю… – Санька ненадолго задумалась, и вдруг лицо ее просияло. – Ну разве что кофе с шоколадкой!
«Эх, Санька, – вздыхал Алеша, осторожно прижимая к себе отпихивающегося Петьку, следующего на очереди в засыпание. – Санька, пронесшая сквозь все превратности судьбы любовь к кофе и шоколадкам. Через две недели, когда нас снова пустят к тебе, я принесу тебе самое лучшее, что найду в этом городе… И все-таки было жестоко обвинить меня. Ты думаешь, я сам не твержу себе это ежесекундно? Да, я пошел в милицию, надеясь отыскать Катиных родителей, – и она оказалась в детдоме. Да, я написал тебе, пытаясь спасти мою любовь… Кто же знал, что ты примчишься и в тот же день угодишь за решетку?.. И да, я вызвал „скорую“ к своей единственной, потому что после твоего ареста она перестала принимать даже воду, да, да, да… И разве я виноват, что из реанимации ее перевели не в палату для выздоравливающих, а в психиатрическую лечебницу? Да, я все это сделал своими руками… А что? Надо было сидеть и смотреть, как она умирает?»
Наступало самое мучительное время. Мальчишки в конце концов засыпали, и Алеша представал перед судом, бесконечным, как дурной сон Кафки. Прения давно зашли в тупик, прокурор и защитник твердили одно и то же, пререкаясь без всякого азарта, словно старые кумушки у подъезда: «Виноват» – «Не виноват» – «Виноват» – «Не виноват», – и так до рассвета, пока Алеша с лопнувшей головой не падал на тахту.
А впереди был новый день, требующий напряжения всех сил, стопроцентного присутствия.
Ежедневные свидания с Катей: «Когда мама Маша придет? Она плохая! Ты плохой! Ты украл мою маму! Я убью тебя!»
Кружок актерского мастерства в детдоме, постепенно превращавшийся в клуб разговоров за жизнь: «Моя цель не в том, чтобы кто-то из вас стал актером. Хотя все может быть. Но я здесь для другого. Я хочу попытаться передать вам способ наименее травматичного общения с реальностью. Жизнь жестока, вы это уже поняли. Единственный шанс уцелеть – это вовсе не ответная агрессия, как вы считаете. Агрессия выжигает все внутри. Вы выживете, но жить не сможете. Зачем это нужно?.. Я хочу научить вас смеяться. Смеяться, когда хочется плакать. Смеяться, когда хочется лечь и умереть. Смеяться, когда хочется схватить автомат и поливать направо и налево. Потому что смех – это единственная возможность не только выжить, но и победить тех, кто вас сильнее».
