И тут подошел трамвай.
«А я-то молилась, чтобы он никогда не приехал, сломался по дороге, чтобы наводнение размыло рельсы, дерево упало на провода, лавина сошла на город. Все что угодно, лишь бы не то, что вот-вот произойдет и – я это точно знала – сделает меня свободной. Лишь бы не освободиться, лишь бы остаться в моем обжитом аду.
„Я не смогу“, – кричало все внутри меня.
А чей-то голос, спокойный и слегка насмешливый, голос, который я еще никогда не слышала и который потом будет сниться мне в мучительных снах, этот голос говорил: „Конечно, сможешь!“
И я послушно шла туда, куда не хотела, чтобы в итоге оказаться там, где хочу.
Это был твой голос, да. Но и мой тоже. Это говорила та я, которой еще не было, но которая уже подошла вплотную к границе воплощения. И она – взрослая и свободная – так сильно желала жить, что, пересиливая небытие, диктовала мне – слабой и маленькой, – что говорить и что делать».
* * *
Санька открыла дверь своим ключом и вдруг сообразила, что дома может никого не оказаться и все мучения будут зря, а второй раз она уже ни за что не решится. Но дома кто-то был. На кухне лилась вода и гремела посуда. Санька толкнула дверь ногой, женщина с блеклыми нечесаными волосами вздрогнула и уронила в раковину половник.
Потом она обернулась, и испуг тут же сменился выражением полной незаинтересованности, которое Санька привыкла видеть на этом помятом, как бы непроснувшемся лице. Не произнеся ни слова, женщина снова взялась за посуду, словно последний раз видела Саньку вчера, а не восемь лет назад.
Резко, намного резче, чем хотела, Санька выключила воду и в наступившей тишине громко, опять же чересчур громко, провезла по полу табуретку и уселась на пороге, подперев спиной кухонную дверь.
Женщина скользнула по ней тем же невидящим взглядом, в котором, однако, уже забрезжило некоторое раздражение и даже недоумение, открыла кран и продолжила свое занятие.
«Меня нет, – привычно исчезла Санька. – Нет и никогда не было. Чего это я высовываюсь?»
– Нет! – громко и четко повторила она за голосом, рвавшимся воплотиться. – Посуду вымоешь после. А сейчас ты. Будешь отвечать. На мои. Вопросы.
– Денег нет! – взвизгнула женщина и швырнула губку в раковину.
И в этом было столько страха, даже паники, что Санька рассмеялась. Ее собственный многолетний ужас, ужас длиною в жизнь, выходил из нее со свистом, как воздух из лопнувшего колеса. Она смеялась и смеялась, словно человек, вынырнувший из проруби.
