Отужинали, лёг он спать, и захотелось ему пить. Пошёл к ведру, смотрит, а полно ведро гадин, змей и пауков. Пошёл в другой дом, в нём спят мужик да баба, а меж них змея пригрелась. Он и тут не напился. Пошёл в третий дом, а в том доме спит мужик, а у него из роту собака злая выглядывает и подрыкивает. Пошёл в четвертый дом, а там мужик спит, в рёбра топор воткнут.
Так по всей деревне сходил, а не напился.
Утром встал, собрался, вицы ждет. Да никто и не спешит. Прокопий и говорит:
– А в той деревне сказали, что у вас вицей стегают.
– Кабы пирог съел, так и тебя настежили бы.
В чем тут причина? Забава, прихоть ли что – не разберёшь. Прокопий и спрашивает:
– А пошто у вас в ведре гадин много?
– А неправдой живем.
– А в другом доме спят мужик да баба, а меж них змея.
– А баба блядует.
– А в третьем доме у мужика в роту собака.
– А матюкается.
– А в четвёртом доме мужик спит, в ребра топор воткнут.
– А родителей не почитает.
Так вóт – такие дела. Вся деревня, считай, во грехе живет.
Убёг оттуда Прокопий не отстёганный, а на душе столь и погано, будто и взаправду берёзовой кашей позавтракал. За деревню вышел, а тут опять дедушка вчерашний, седяной, старый-старый.
Кинулся к нему Прокопий:
– Прав ты, дедко!
Смеётся тот:
– То-то же. Говорил я тебе вчера: бойся людей. А теперь скажу: люби их.
– Да как же?
– А я тебя научу.
И ну рассказывать ему про Бога, про Христа, про веру исконную и самонастоящую, и как про то людям сказывать, чтоб не скучно выходило, а задористо.
Долго рассказывал. А потом говорит:
– Теперь уж ты по-старому не будешь жить. Закрой глаза, сосчитай до пяти, и по-новому всё станет.
Сделал Прокопий, как дедушка сказал. Глядь: пропал тот, как и не было.
А и сам Прокопий не там, где был, а на берегу, а берег на острове, а остров в реке. Голый остров, ни деревца, трава одна и каменья.
Пал Прокопий на колени, в самую тину да грязь, и говорит:
– Великий Боже! Верую в Тебя, и такая вера моя сильная, что я на камне отсюда поплыву.
Выбрал камень побольше, в воду скатил, сел верхом да и поплыл себе.
Видит – деревня. А река прямая, не пристать никак. Вопил-вопил – никто и не вышел.
Вот уж у Карповской, на повороте, стало его к берегу относить. А мужики местные увидали его, и баграми от берега оттолкнули. И слушать не захотели. Теперь уж не любят о том вспоминать, как святого не пустили.
Ну, а дальше уж Плосская наша. Вся деревня на берег высыпала, смотрят. Сошел Прокопий на берег, поклонился в землю, руки простёр и говорит:
