— Слышь, выбраковка была? Что среди лета?
— Никандров говорит, непородистую скотину с фермы вон. Книги будут заводить, у каждого теленка запишут, кто его отец, а кто мать, кто дед, а кто его бабушка и какие они были, сколько молока давали. У людей такого не заведено, я дальше дедушки никого не помню и не знаю, а у коров знаю прадедушек.
— У меня каких выбраковали?
— Балетку, Субботку, Наядку, эти коровенки только корм переводили.
— А Чайка как?
— Ее тоже пришлось выбраковать.
Маша ложку отложила.
— Как выбраковали? Она пять тысяч литров доила!
— Порченая, трехтитяя… Фершал сказал: не вылечить.
— Много вы с фельдшером понимаете! Я из Москвы мази привезла!
— Что очень расстраиваешься — не с твоего двора. Вообще тебе пора ферму бросать, не надоело валандаться в грязи да навозе? За Юрку не хочешь, в Санск уезжай. В Санске на стройку люду требуется больно много.
— Ты нарочно Чайку выбраковала, чтобы я в Санск уехала, а ты здесь с Егором Калымом будешь путаться: опять принесла его нелегкая. Не гони, освобожу тебя сама!..
Прасковья пыталась остановить дочь:
— Манька, вернись! Вернись, говорю!
Маша сбежала с крыльца. На улице было жарко. Ошалело палило дымчато-красное солнце. Через дорогу па изгороди висели плети гороха с бледными цветами на макушках. Цветы походили на бабочек, присевших на плетень отдохнуть. Казалось, замерли не только бабочки-цветки, не движется само время — так и будет без конца палящее солнце.
Маша шла мимо огородов, вдоль березовой рощи.
— Маша! — закричала Дуся; она продергивала вьюнок, что оплетал картофельные стебли. — Маша! Постой!
Маша нехотя остановилась: встречаться желания не было, но Дуся бежала, размашисто перемахивая через кусты картофеля.
— Маша, ты оглохла, — запыхавшись от бега, сказала Дуся. — А что у тебя глаза красные? Не болеешь?
— Наверно, от жары. — Маша опустилась на травянистый межник.
— Ты плакала?
— Чайку жалко.
— Корову, да ты что? В воскресенье приходи на свадьбу. Мы с Шуриком расписались.
— Ладно, приду.
— Маш, у меня ребеночек будет.
— Что? Хотя кто замуж выходит, у них… Дунь, коров на хладобойню отправили?
— Вот ты какая, я ей про ребеночка, она про коров, дались они тебе? Их на откорм поставили. Трофим Кошкин за ними ухаживает. Они в старом дворе. А Шурик у нас будет жить, мама говорит: «Я ему вместо родной матери буду».
Зная вздорный характер Аганьки Сорок Языков, в иной бы раз Маша понимающе улыбнулась, а сейчас встала, шагнула к тропке.
— Не посидишь, уходишь, — попрекнула Дуся. — Слушать не хочешь.
