Проснувшись, в окно увидела быстро летящие перелески, поля, луга. Утро занималось хмурое, и трудно было угадать, разведрится, разгуляется ли к обеду, пойдет ли тихий, без молний и грома, серенький дождик. И у Маши было такое настроение: будто все хорошо, все у тебя в порядке, но чудится тебе неотвязно — что-то сделала не так или чего-то забыла сделать, и тревожит, беспокоит душу. «Может, мать беспокоит, — подумала Маша за завтраком, — приеду, начнется опять старое».
В последнее время с матерью отношения усложнились. Мать провожала Машу в Москву, наказала свадебное платье купить, она ее за Юрку Шувалова спроваживает чуть ли не силой, видишь ли, Юркины родители ей понравились, они Маше даже место доярки в совхозе припасли — дои коров, коли тебе такая работа по нраву; но пуще всего распалил мать «Москвич». Какая только блоха ее укусила? Бывало, две смены белья есть — и она богаче любого богача, песни поет, смеется.
Маша посмотрела на чемодан, никакого свадебного платья не везет, конечно. Неделю пробыла в отлучке, а Юрка Шувалов ни разу не вспомнился, как будто его на свете нет. Мать упрекает: «Одумайся, ты раньше гуляла с ним, значит, нравился». Да, гуляла она, Маша, но случайно все. Однажды Юрка подвез ее до дому, спросил, когда они встретятся. Маше он показался занятным, сказала внарошки: хоть завтра. Думала, не приедет, а он прикатил, да не один, этих привез — Шурца и Вовку, пришлось вызывать из мазанок Нинку и Дуську. Наверно, от скуки началось шатание по улице на пару.
Любовь, говорят, не такая. Сама мать рассказывала, как она Коровина, отца Маши, любила. Машин отец как пришел с войны, так зоотехником в МТС устроился, обслуживал группу колхозов, в том числе и Малиновский; волосы у него — чесаный лен, глаза голубые, глянешь в них и подумаешь: такой не может обмануть. Она, Маша, в отца, как мать уверяет, сама Маша отца не видела, в школе училась, хотела тайком к нему съездить, а выросла, поняла: к чему навязываться в дочери, коли он сам того не хочет. На словах она знает, что у нее есть отец, в душе его нет.
Мать, понятно, всю жизнь забыть Коровина не может, потому что у нее была любовь. Бывало, Коровин приедет на ферму, пошутит с ней, а она неделю ходит чумная, ей в дождь солнце светит, на столе вместо хлеба картошка, она песни поет от радости.
Рассказывала она Маше о своей любви. И как все началось. Мать дежурила на ферме. По ее приметам в ночь должна была отелиться корова. Она сидела в молочной. На улице несло мокрый снег. И темь — в двух шагах ничего не видно. Мать сходила с фонарем во двор, присмотрела за коровой. Едва успела вернуться, как стук в дверь. Вошел человек, весь белый, словно его из снега слепили. На валенках наледь. Мать все равно узнала его, и озноб ее пронизал. Он устало дышал и говорил, что долго плутал. Ей жалко его стало. Она боялась, как бы он не простыл, затопила печку, его одежду повесила сушить. Он лежал на койке, на которой обычно спят дежурные доярки, и следил за ней, она чувствовала его взгляд, и было такое нетерпеливое желание подойти к нему и приласкать, что, сдерживая себя, зажигала фонарь и шла к корове, хотя было ясно, что в подсчетах ошиблась, корове еще рано телиться. Надо бы ей уйти домой, но не ушла, темь ли задержала или еще что-то… И родилась она, Маша, — «плод любви несчастной».
