В этом духе и «просвещал» несмышленого малолетка матерый черновушанский кулак.
Такой «расчет» за работу по тем черным временам да в такой трущобной глуши сошел с рук и хозяину и работнику.
С тех пор и стал Курносенок вором и крал уже не только у казахов, но и у односельчан.
Как-то зимой Тишка свел со двора Егора Егорыча Рыклина корову, да так ловко, что долгое время никто ничего понять не мог: обул корову в сапоги, чтобы следа своего не оставляла.
Кражу раскрыли только летом. Уставщик Амос посоветовал мужикам отодрать Тишку «на два раза»: вначале розгами «до мокра», а потом крапивой с солью.
Мужики надели рукавицы и в точности выполнили совет наставника. Но внушение это не помогло.
Веселый песенник Маркел не оставил хозяйства сыну. А Тишка любил и коровий мык и дробный топот козьих копытцев на дворе. Вот и решил он как-то развести коз: корму не требуют, зимой и летом на горах пасутся.
И опять из стада Рыклина он украл двух белых, как лебедята, козлят и, спрятав в подвал, выпускал их пастись лишь ночью.
Наказание вору Рыклин придумал жестокое. С соседом, Емельяном Прокудкиным, он затащил парня в амбар, и ножом, сделанным из обкоска литовки, подрезал кожу на ладонях рук и на пятках, завернул ее и, засыпав рубленым конским волосом, отпустил вора.
Как дополз Тишка до Караульной сопки — неизвестно, но пролежал он в постели около года.
— В которой посудине побывал деготь — огнем ее только выжгешь, — говорили о Курносенке черновушане.
Помимо певческого дара, к Тишке перешла и другая заметная отцовская черта.
Молодая вдова «ахтерка-пересмешница» Виринея Мирониха говорила о нем:
— Сердце у него столь нежное, столь мягкое, бабоньки, и любить он нашу сестру умеет, как ни один мужик на свете…
Но за что любил Виринею Тишка — неизвестно. Очевидно, за то, что ее, как и его, лютой ненавистью ненавидело большинство черновушан.
— Тихо-он!
— …он-он! — откликнулось эхо.
Тишке не хотелось идти на Семенкину заимку. В прошлом году, возвращаясь с промысла, он ночевал у Семенки и «по ошибке» обменил свои старенькие обутки на добрые сапоги хозяина. Семенка два раза наведывался в Черновушку, но оба раза Тишка ловко увиливал от него.
«Обойти надо Семенку, ночуем и под пихтой», — решил Тихон.
Он слышал крик Селифона, но не отозвался.
Стемнело.
Селифон вошел в пихтач. Выбрав полянку, разгреб снег. Потом снял сумку, достал топор, плюнул по привычке на руки и сердитыми ударами стал рубить дерево.
До слуха Тишки приглушенно-дробно, как перестук дятла, доносились удары топора. Тишка пошел на стук.
