– Хорошо, я религиозный, мне это важно от вас слышать, – Химич вдруг заволновался, но он и ждал, что будет волноваться в этом разговоре, поэтому не удивился, так и надо. – И люди, в том числе плохие, которые вокруг меня – они тоже религиозные, так?
– Так.
– И вот как мне с ними жить? Хорошо, я неправильно сказал, они не плохие, они просто мне неприятны и даже мне враги. Что мне с ними делать?
– Есть мудрая пословица: с волками жить – по волчьи выть. То есть оказался среди волков – будь как волк, оказался среди тараканов – ползай как таракан. А у нас иначе: среди тараканов или среди волков ты должен быть православным христианином и никем больше, понимаешь?
– Понимаю. Не понимаю, что мне делать.
– Православное христианство – это не витрина вот такого магазинчика, которая должна привлечь людей, и все равно, что с ними дальше будет. Православное христианство – это вещь, которая требует от человека всей его жизни. Человек должен сжечь и комфорт, и уверенность в собственном будущем, и надежду на деньги, и надежду на власть, в том числе собственную. Или Бог, или жизнь.
– Я просто хотел о другом спросить. Вы говорите – Бог или жизнь, хорошо, я согласен, но что это значит на практике? Есть ли у меня право решить, кто имеет право на жизнь, а кто не имеет?
– Знаешь, раньше бы я тебе сказал, что такого права у тебя нет, но сейчас я сам теряюсь, когда задаю себе такой вопрос. Ты слышал, наверное, у нас в области кто-то повадился милиционеров убивать, даже генерала убили, да?
– Слышал, конечно.
– Ну и вот. Я священник, я знаю, что я должен быть за добро и за жизнь, но когда я слышу, как кто-то убил милиционера, я думаю – вот найти бы тебя, подонка, да и зарезать бы. Это было бы по-божески, по справедливости. Потом я, конечно, молюсь, искушение и так далее, но я понимаю: поймал бы этих убийц я – рука бы не дрогнула.
Такого поворота беседы Химич не ожидал, и на этой ноте стоило бы уже закончить разговор и уйти отсюда, потому что понятно уже, что пришел не по адресу, но вежливость требовала довести беседу до какого-то логического завершения. Перешел почти на шепот:
– Но это же немилосердно.
– А знаешь, – батюшка не удивился возражению, контраргумент у него уже был готов, и голос стал стальным: – Знаешь, вот если бы под Бамутом или под Урус-Мартаном мы думали о милосердии – что было бы тогда? Да России бы вообще уже не было.
Догадаться было несложно, но Химич не мог не спросить:
– А вы там были? А кем вы там были?
