Много умного написано по поводу «Бесов», и на неплохом политическом уровне, но не в масштабах Шекспира. А Достоевский в «Бесах» и в «Идиоте» требует масштаба Шекспира: не только принятия зла на свой счет, но и признания себя соавтором зла. Соавтором поверх соучастия, соавтором неизменным, даже на отдалении. Только соавторы смогут переместить свое испытание в сферу культуры.
Оценивают «Бесы» как провидческое предупреждение со стороны человека, «не замаранного» прикосновением ко злу. Не понимают, что провидчество идет от личного опыта, а в нем первичен императив испытания – его неустранимости, показанности, заданности. Вопрос только, наступил ли ему предел? Безумна любая попытка создать новую породу человека. Но природа этого безумия есть природа иудеохристианства, и одновременно – природа истории, природа утопии, природа революции. Семантического ряда, который внутренне соединен дорогим Достоевскому именем человечества. Несбыточно-притягательным и несбыточно-разрушающим человека.
Смена испытаний представляет собой движение жизни и смерти. Смена их ввиду того, что без испытаний человек не может. Или это подступ к тому, чтобы совершенствоваться, покинув идею нового человека? Совершенствоваться в пределах данного. Возвышая совершенствование в пределах данного до уровня, превосходящего былое масштабом, глубиной. Так называемое испытание есть то, что в истории лишь вслед задним числом характеризовалось как испытание. Поначалу оно им не было, но становится – впоследствии – в балансе смертей.
«Бесы» – скорбная книга о недосягаемости земной справедливости и человеческого счастья. И о бедах, проистекающих из веры в их достижимость, неотделимой от человека. Это книга о коренной хронической болезни. Первичный грех перебродил в одностороннее самообвинение и подошел вплотную к всеобщему преступлению. Которое в равной степени можно назвать всеобщим самоубийством.
«Бесы» – это про всех. Мы не замечаем лежащих на виду параллелей. Город Достоевского и щедринский Город из «Истории города Глупова»: там и тут всеобщая втянутость. Но где Достоевский – «певец униженных и оскорбленных»? Какие униженные и оскорбленные в «Бесах»? При его сарказмах книга не несет ничего изобличительного, она все обличения превосходит. Совсем другая книга, в удивительном сочетании слез и смеха. Ни ненависти, ни жажды расправы. Ничего сродни современным идиотским «люстрациям» и прочему бреду либеральному, от чего за версту несет платной инквизицией. Несчастный человек, но гению несчастье позволило выразить удивительное. Очень родственное Эльгрековой эстетике – нелепого, гротескного.
