— Боишься ли?
И, получив утвердительный ответ, продолжал:
— Он — истинный царь на земле. Разве ты видел когда-нибудь, чтобы кто-нибудь здесь на земле достигал богатства и почестей добрыми делами? От трудов праведных не наживешь палат каменных. Это кто сказал? Это люди сказали! Значить, это правда. Это вы про самих себя сказали.
Он вколачивал эти слова как гвоздь в мозг больного и словно прижигал их там, в мозгу, тяжелым своим, от которого дышать становилось трудно, взглядом.
— Ему мы служим, — продолжал он дальше и клал другую руку на лоб или на темя больному.
И больной чувствовал, что он весь во власти этого человека и этот человек властен над его болезнью и может ее изгнать, если того пожелает.
Но Молчанов говорил:
— Его силой я могу усугубить в тебе твою хворость, могу тебя и на ноги поставить… Веришь ли?
Но больной и раньше в него верил. Верил, когда еще его не видел, а только слыхал о нем.
Излечивают же нынешние гипнотизеры человеческие недуги.
Молчанов действовал как гипнотизер, сам того не сознавая.
Но он был несчастны, человек.
Он сам верил, что служить Духу Зла и что Дух Зла царствует на земле…
Он принадлежал к секте, которая тогда тайно существовала в одном из городов Подолии и на собраниях которой в замке подольского магната князя Христиана Пандурского, родом из Венгрии, пели "под звук органа гимн «Ave satanas»…
Члены этой секты носили шпаги особой формы с выгравированными на их лезвиях около рукоятки словами из «Ave satanas».
В старых польских хрониках говорится между прочим, что при Собесском во время штурма какой-то турецкой крепости в рядах его воинов вместе с криками «Богородица, спаси нас!» раздавались и крики «Ave satanas».
В описываемое время к секте, к которой принадлежал Молчанов, были причастны многие из польской знати и шляхты.
Друг друга члены секты узнавали по этим их длинным и прямым рапирам и по особой манере держать руку на рукояти рапиры.
Нужно было видеть Молчанова, когда он, склонившись над больным шептал, глядя ему в глаза, слова, прославляющие злого духа; те самые слова, которые были выгравированы на его рапире, — слова из «Ave satanas»…
Пот выступал у него на лбу, губы темнели, и он медленно шевелил ими, полуоткрыв рот, — не говорил, а выдыхал из себя слово за словом.
И было в лице его такое выражение, будто он сам вслушивался в свой голос и хотел еще глубже проникнуть в сущность произносимых им слов.
И оттого, что вся сила его жизни уходила в мозг, силящийся проникнуть в тайну этих слов, жизнь в эти минуты отливала от его лица, и лицо было неподвижно и бледно, с полуоткрытым ртом, с потемневшими губами и лбом, на котором, чудилось, проходили тени… Разве думы не бросают теней от себя на лицо?.. Его лицо было как каменное: ничто земное уже не волновало его в эти минуты. Но его лоб дышал, ибо лоб в иные мгновения бывает так же выразителен, как и лицо.
