Никаких следов ограбления или пропажи экспонатов в музее обнаружить не удалось.
К вечеру в отделе установили траурное фото Пушковой. Глаза цвета цветущего цикория смотрели с фотографии внимательно и чуть настороженно. Из строгой прически выбилась тонкая извилистая прядь – что-то чистое, дикое, почти лесное светилось в ее маленьком смугловатом лице, словно художник из Палеха взялся писать Снегурочку, затянутую в милицейский мундир и, увлекшись, вывел из сердца икону.
Цветов под фотографией было много: ромашки и пышные садовые колокольчики, но были и алые розы от руководства музея.
Но, пожалуй, самым странным и таинственным во всей этой истории остался заговор молчания вокруг этих смертей. Несмотря на простенький мотив, результаты следствия не оглашались. Свора газетчиков, как по команде, поджала хвосты. Прискорбный случай был прочно замят, во многом благодаря Сусанне Самуиловне и ее московским связям.
Глянула – вижу железные роги,
Черную Мати, косматые ноги.
И. Бунин
Все дальше на север, на тонкий свет Полярной звезды плыла ладья Пребраны. Волны гнали ладью на стрежень, и чудился девушке подводный хохот, и колыхалась в глубинах зеленая борода водяного деда. Поклонилась Пребрана хозяину глубины ржаной ковригой и оставила ковригу для Стрибога. Стих ветер, и обмелела река, и наутро взошли посреди стремнины песчаные отмели. Толкаясь веслом, огибала Пребрана валуны и коряги, так и доплыла до озера Нево. Ночь дохнула холодом, и схватилась вода у берега крепким льдом, а к утру все озеро встало под лед. Тогда оставила Пребрана ладью и пошла по льду. Далеко внизу, как под прозрачным щитом, лежали разбитые остовы драккаров,[9] кости и ржавое оружие.
Днем шла она по солнцу, ночью – по звездам. Но грозно нахмурилось небо, из косматых туч упали снежные вихри, и к утру замело лед выше колена. Потеряла Пребрана небесную стезю и сошла на берег. Вокруг глухо шумел еловый бор без тропок и пристанищ. Изглодала девица весь хлеб, запасенный Чурилой, и стала искать под снегом ягоды. Увязался за Пребраной медведь-шатун, Велесов Зверь. В тех местах, где садилась она под ель или корягу, косолапый разгребал и жадно ел снег и вновь ломился сквозь чащу на приманчивый запах. Откуда-то тонко и остро потянуло березовым дымком. Решила Пребрана, что близок погост или охотничье зимовье, и побежала на дым. Медведь не отстает, морду к земле нагнул, вот-вот нагонит. Выбежала Пребрана на лесную поляну-елань. Вокруг поляны нагорожен тын из кольев. На каждом коле – истлевший медвежий череп. Посреди прогалины высокий снежный курган и курится из-под земли дымок, а вокруг на склонах медвежьих следов понатоптано видимо-невидимо, и все ведут в натертый звериный лаз под курганом. В нору протиснуться можно было только на четвереньках, и перед самой медвежьей пастью метнулась Пребрана в нору, и сразу стихло все, точно и не было медведя, только бор шумит: У-у-у… У-у-у…
