Клава всегда чем-то увлечена: новыми впечатлениями, книгами, слухами, мужчинами. Но главное пагубное ее увлечение, — высокие плечистые мужчины. Генке пришлось слышать ее разговор со своей матерью. Клава говорила: она не может полюбить мужчину-замухрышку. Но, когда видит крепкого рослого мужчину, в ней происходит что-то такое… Генка понимает — любовь. Мать отозвалась на признание свояченицы скептически: «Ну зачем тебе плечистый и рослый мужик! Вот у меня Ванюшка был — и видный, и четверо милиционеров не могли связать. А жить было невозможно. Ищи тихого, заботливого, чтобы не пил и не гулял… Смотри, тебе уже двадцать семь лет, останешься старой девой».
Брат с трудом бреется: нет теплой воды, Клава рассказывает, как по десять часов копали щели, разбирали развалины домов.
— И представь, мне приходилось носить трупы… Но мы, интеллигенты, запрещали себе жаловаться…
— Знаешь, Ава (это ее семейное имя), ведь очень плохо, что вас распустили. (Отчим верно сказал — «очень плохо».) Я рад, конечно, что и нам разрешили провести дома два дня, но и это признак, что жизнь в городе все больше замирает. Ты об этом не думала?
— Я вернусь на работу в библиотеке…
Генка впервые увидел, как отчим может смеяться:
— Милая Ава, разве ты не знаешь, что за то время, пока вас держали на казарменном положении, люди перестали читать книги?
Неправда! — хотел крикнуть Генка. И хотя он не издал и звука, брат и сестра посмотрели на него. Клава спросила:
— Гена, как вам «Аэлита»?
Генка пожимает плечами — он не собирается со взрослыми обсуждать прочитанные книги. Ему кажется, что взрослые читают книги лишь для того, чтобы сказать потом о них что-то ужасно скучное.
— Вы читали приключения Рокамболя? Я буду завтра в библиотеке и могу для вас ее захватить. Ты говоришь мне спасибо?..
Отчим, тетя Клава, старая Прасковья Николаевна для Генки — чужие люди, он не хочет им нравиться. Генка кивает головой.
Отчим сказал сестре, что завтра его, может, навестит Гвоздев и что она может посидеть вместе ними. Клава вспыхивает:
— Как Сергей Семенович переносит голод?
— Как все… Рассказал, на фронте убит его лучший друг. И много-много другого…
Клава возвратилась к себе. С матерью, Прасковьей Николаевной, они сидят в пальто, нахохлившись, в полутьме, в разных концах комнаты. Клава беззвучно плачет, она знает, кто был лучшим другом Сергея Семеновича.
Прасковья Николаевна прячет руки в с дореволюционных времен сохранившуюся муфту. Уже несколько дней ожидает, когда Варвара примется с топором за дубовый старинный шкаф в прихожей. Тогда можно будет натопить печку.
