- Кукишем молится, а Божьего Помазанника поминает!
Эти слова, сказанные мимоходом, вполголоса, казалось, никто не мог услышать, а получилось, что не только услышали, но и мстительно донесли. Казаки тут же взяли голубчиков под стражу и увели в крепость.
- Сколь можно с этими упрямцами возиться. Давно надоть их кончать, чтоб честному люду глаза не мозолили.
- Оне все одно выживут. Така порода.
- А мне, братцы, все едино: хоть христь, хоть нехристь. Лишь бы человек уважительный был, по правде жить старался.
- Ты, паря, язык-то попридержи, еще припишут нам крамолу. Мало ли что ты думаешь. Служим-то государю, - одернул говорившего служивый в годах.
Сколь ни пытались казаки на допросе выведать у старообрядцев, откуда они явились и много ли их, те молчали, как истуканы. Один Тихон сквозь зубы всего и процедил: “Не в силе правда”.
Изъяв золото и мягкую рухлядь в казну, ослушников, до приезда казачьего атамана, заперли в холодной, темной клети.
Бесстрашные, кряжистые бородачи в ней сразу как-то оробели.
- Ох и погано тут, - произнес после долгого молчания Тихон.
- Что в скиту скажем? Товару-то теперича взять не на что. Одно слово - ротозеи! - откликнулся Мирон.
- Не о том горюешь. Сперва придумать надо, как отсель выбраться.
- А может, нам покаяться: якобы отрекаемся от веры нашей, а как выпустят - так и чесать домой? - предложил Филимон.
- Типун тебе на язык. Укрепи дух молитвой! Не можно так даже помыслить, великий то грех перед Богом! - возмутился Тихон.
На следующий вечер казаки бражничали по случаю именин старшины. В клеть через дверную щель потянуло сивушным смрадом.
- Неужто такую гадость пить можно? Даже от запаха рвать тянет.
- Одно слово - поганцы!
Гуляли казаки долго, но к середине ночи, вконец одурманенные, все же уснули. Оставленным без надзора арестантам удалось, накинув кожаный поясок на дверную чеку, сдвинуть ее и бежать.
До скита оставалось два дня пути, когда Мирон с Филимоном захворали, да так, что не могли даже идти. Тихону пришлось, запалив под выворотнем костер, уложить сотоварищей на лапник.
Больные всю ночь бредили от сильного жара. У обоих перехватило горло. К утру, от удушья, помер Филимон. Расчистив место под кострищем, Тихон топором и сделанным тут же заступом выкопал могилу и похоронил товарища. Мирону же немного полегчало, и они с Тихоном решили двигаться дальше. С трудом одолев двенадцать верст, отделявших ходоков от лабаза с припасами, остановились на ночевку. Впервые со дня заточения поели.
