По Китайско-восточной дороге | страница 42

Из ворот выходит китаец с фонарем. Он прикладывает руку козырьком к глазам и рассматривает меня. Его лунообразное лицо расплывается в улыбку.

Ло-то-дянь, — говорит он, приглашая меня жестом во двор.

Я не знаю, что такое ло-то-дянь. Может быть, это означает ночлег, постель, отдых?

Гостиница? — допытываюсь я.

— Ло-то-дянь,— вторит китаец и еще больше ширит в улыбке свое лицо.

Во дворе развьюченные верблюды. Опустившись на колени, они сонно жуют жвачку.

Ло-то-дянь, действительно, оказался гостиницей… для верблюдов.

Верблюжьи гостиницы имеют крытый двор для каравана. Хозяин ло-то-дяня берет несколько медяков за постой, наполняет из колодца водой каменный водоем и поит верблюдов. Двуногие постояльцы должны заботиться о себе сами.

Ло-то-дянь — гостиница для верблюдов.

Они спят тут же, рядом с верблюдами, на земле, загаженной пометом. Над верблюжьими горбами дрожит свет масляной лампочки, вычерчиваются фигуры людей, слышен дребезжащий звук какого-то струнного инструмента. Кто-то поет гнусавым голосом.

В кружке китайцев, сидящих на корточках, — слепой старик с длинным трехструнным инструментом. Он гнусит, пощипывая пальцами струны. И звон струн и голос сливаются в тягучий, жалобный звук. Старик тянет свою песню и раскачивается. Вместе с ним раскачиваются, закрыв косые глаза, и погонщики-китайцы, раскачиваются и вытянутые к свету черепашьи головы верблюдов.

Это китайский сказатель. Он рассказывает древнюю былину, бесконечную, как степь. Иногда он прерывает ее, делает глоток сули[16] и, набравшись сил, снова начинает гнусить. Былина тянется нередко два-три часа. Китайцы слушают ее неотрывно.

В ло-то-дяне не одни только верблюды и погонщики. В глубине навеса, у лампочки, другая кучка китайцев. В тюках у них шелка из Шанхая, чесуча, шелковые чулки. Два китайца шумно ссорятся из-за плоского бидона с рисовой водкой.

— Купи, — предлагает мне китаец шелковые чулки. — Ваша мадама еся (жена есть)?

Он щелкает языком, перебирая в грязных пальцах струящийся шелк.

— Мадама надевай, купи.

До границы несколько десятков километров: Контрабандисты ходят из Нингуты с тюками шелка, мануфактуры, с бидонами спирта. Они переходят границу по ночам и рассыпаются по пограничным городам и селам Дальнего Востока.

— Моя Хабаровск ходи. Давай ваша адрес, — предлагает китаец.

Опиум сея, надо? — сует мне другой свой товар.

Маленькая грязная Нингута кишит контрабандистами, которые стекаются сюда из Гиринской провинции. Уссурийская граница проходит тайгой. У Имана ее, по словам китайцев, легко перейти. Из пограничного советского городка Имана контрабанда идет во Владивосток и Хабаровск. В Китай контрабандисты носят пушнину, рога изюбрей