Потом у Бори пропал бумажник. Просмотрено было все, что можно. Я сел, напрягся, представил ситуацию. За окном стояла его машина."Пойдем, посмотрим еще раз в ней",-предложил ему я. Мы сидели в кабине и разговаривали. Что-то мне подсказывало, что в бардачке на приборной панели он не смотрел. Я открыл бардачок. Там лежал бумажник.
Я опять начинал любить все и вся. Особенно экстрасенсов. Теперь я знал что это за люди. Открывая газету и глядя на заголовки статей, я думал:"Какие люди глупые. Сколько они тратят энергии в бесполезных попытках изменить мир. Он ведь сам должен меняться. Ведь, натыкаясь на стену, если нет силы, нужно или остановиться или повернуться или сесть, то есть дожидаясь лучших для этого дела времен, заняться другим делом. Минимум у любого есть в доме. У кого его нет- это ведь романтика в каждом человеке видеть могущего помочь Бога. Любой, прошедший через действительные трудности с ностальгией вспоминает о таком трудном времени. Как о времени собственного становления. К тем же, чей Бог, могущий им помочь, спит, или живет в другой плоскости, тоже можно относиться с благословением. Если причины их недеяния себя не оправдают, то то, что они недодали вам вернется к ним. И об этом можно не заботиться. Психическая энергия всегда возвращается в излученном виде.
Теперь я брал журналы "Публикатор", "Эхо" и штудировал статьи о Шри Ауробиндо, экстрасенсах и во всем видел истину. Моим жизненным принципом стала монгольская пословица:"Не делай завтра того, что можно сделать послезавтра".
Рыбалка на море, радушие родственников, как и в другие, последущие за этим приездом разы, наполнили меня до краев. Уехал я домой с созревшим решением съездить к Ире в последний окончательный раз. Понимание его окончательности стало пророческим.
Она с подругой и братом уходила на банкет. Когда я вошел, был поставлен ею перед фактом их ухода. Мне ничего не оставалось делать, как повернуться и уйти. На вокзале, представив несколько часов ерзания на неудобных креслах и хождения по улице мимо группировок сомнительных личностей, я вернулся к ней: "Разреши остаться до поезда. Ключ будет в почтовом ящике". Она мне его оставила. На ее раскаяние по поводу ее первоначального отправления меня на вокзал, промелькнувшее в ее глазах, я и не обратил особого внимания. Впрочем, если бы она извинилась, я бы ей поверил. А так на веру у меня уже не хватало сил. Она прислала поздней и брата ко мне. И "сны" мне больше не снились. Но я уже был душой свободен. Уходя, я попрощался с ее братом и не стал с ней. Подъезжая к городу, я почувствовал прединфарктное зашкаливание сердца, что дало мне повод подумать, что она переживает то же. Единственно, при каком условии у меня оставалась вера в наши отношения, это в случае ее приезда в Благовещенск. Я позвонил ей по телефону и сказал ей все, что я о ней думал.
