Куда более масштабные данные представляют профессиональные группы священнослужителей и занятых «учебной и воспитательной деятельностью». Именно эти две группы представляли наибольшие шансы для восходящей социальной мобильности для выходцев из крестьянской среды. В ряде случаев они составляли массовый социальный ресурс, социальную группу, из которой рекрутировались рядовые активисты национальных движений. Кроме того, известно, что именно в семьях священников и школьных учителей выросли многие будущие юристы, журналисты, ученые и профессора, ставшие впоследствии лидерами этих движений. Необходимо подчеркнуть, что занятые учебной и воспитательной деятельностью не тождественны собственно учителям. Сюда отнесены, например, и частнопрактикующие воспитатели, гувернеры и т. д. Кроме того, в случаях Беларуси, Литвы и Украины значительную часть занятых в этой сфере составляли преподаватели еврейских школ — хедеров, представлявших, по существу, автономную систему образования. В своих ранних работах автор не включал их в категорию учителей. В связи с этим данные >7, приведенные нами ранее, отличались от подсчетов других авторов, например, сделанных С. Гутиером, на что обратил внимание Р. Радзик [379, с. 143]. На наш взгляд, это не было ошибкой, однако в данном исследовании компаративистский контекст неизбежно вынуждает сопоставлять именно всю профессиональную группу в полном объеме.
Приведенные в табл. 10 данные едва ли нуждаются в существенном комментарии. Значительное отставание показателей у литовцев вполне объяснимо. По уровню развития системы народного образования Виленская и Ковенская губернии занимали одно из последних мест в европейской части России.
Куда сложнее анализировать данные по священнослужителям. Материалы переписи подразделяют всех представителей этой группы на православных священников и священнослужителей других христианских исповеданий (староверы, католики, протестанты). Интересно, что у эстонцев и латышей было достаточно многочисленное православное духовенство (соответственно 66 и 150 чел.), соотносимое с количеством священников лютеран (соответственно 117 и 143 чел.). Вместе с тем в структуре профес-синально-конфессиональных групп они были представлены относительно слабо (в пределах 20-30 % ), что объясняется доминированием среди православных священников русских, а среди лютеранских — немцев. Последнее во многом связано со сложившимися традициями, когда позиция пастора, как правило, требовала университетского образования и нередко передавалась по наследству. Сломать эту традицию латышам и эстонцам, естественно, было достаточно трудно. Обращает на себя особое внимание многочисленность литовцев среди духовенства других христианских исповеданий (прежде всего католических священников, так как некатолики составляли лишь 1,6 % всех, считавших литовский язык родным) — всего 958 чел. При этом они доминировали в составе группы (55 %), в то время как поляки в ней составляли только 37,5 %. Это обстоятельство во многом объясняет исключительное значение католического духовенства в развитии литовского национального движения. Однако его многочисленность, естественно, была не единственным определяющим фактором. У украинцев и белорусов численность православного духовенства тоже была значительной в абсолютных показателях — соответственно 18 144 и 2363 чел. В структуре своих профессиналь-но-конфессиональных групп украинцы и белорусы были представлены почти на том же уровне как литовцы — 53 % и 47 %, однако роль православного украинского и белорусского духовенства несопоставима с литовским. Обращает на себя внимание достаточно значительное количество белорусов — католических священников — 100 чел., составлявших 21,6 % этой группы. В целом же можно отметить, что у литовцев, белорусов и украинцев было куда больше возможностей стать священниками, чем у эстонцев и латышей.
