— Я что, мое дело маленькое, — забормотал сконфуженный Гарька. — Смотри — не смотри, все равно никого нет, поезда неделю не ходят.
Дрожащий луч паровозного фонаря выхватывал из тьмы серебряные полоски рельсов, уходящих в белую мглу.
На сто первом километре Стакашкин остановил паровоз.
— А? Что? Где мы?… — озирался спросонок Чмотанов, прикорнувший на разножке. Снег валил все гуще. Стакашкин взял лом и ушел в темноту.
Ярко пылал уголь в открытой топке.
— Кум тут у старика, обходчик, — пояснял Гарька, заметив беспокойство пассажира. — Мы у н его з авсегда ч ай п ьем, а т о и о бедаем. Удобно, з десь запасной путь есть. Вот, говорят, нас на электровоз скоро переведут, не знаю тогда, что и делать… Придется самим над запаской провода натягивать, иначе с главной линии не свернешь и не жрамши останешься.
— А лом зачем? — подозрительно спросил Чмотанов.
— Так стрелку переводить, — сказал Гарька, прикуривая от уголька. — Тут раньше рычаг был, как положено, да наехали из центра инспектора и отвинтили, чтоб мы не баловали. Переночуем и дальше подадимся. Расписания нет, светофоры не работают, неровен час, на повороте врежемся в кого-нибудь.
«Бестолковщина и газвгащенность и ни на г'ош тгудового энтузиазма», — возмутился Ваня, но промолчал.
* * *
В домике обходчика было тихо и тепло. Уютно стучали ходики. За окном мягко, хлопьями валил снег.
Чмотанова поместили на сухой и горячей лежанке. Ему не спалось.
«Нет, мне с этими паровозниками не по пути. Как пить дать, сами засыплются, и меня засыпят. Ну и кадры у Аркадия. Поселились на железной дороге — и живут, не думая, что по ней летит локомотив истории. Ладно, черт с ней, с историей, надо уносить ноги… и деньги. Тьфу, чуть было не кинул их той дурехе. Вот ей ничего теперь не надо, полное удовлетворение получила. А я еще нет. Будем действовать».
* * *
— Доброе утро, ребята! — радостно закричало радио. — Пи-а-нерская зорька[43]!
Запели фанфары.
Проснувшись, Ваня глядел в потолок и вспоминал. Голоколамск, стихия народных масс, кладбище, рейд на паровозе… э, а деньги-то!
Пакет был на месте, под подушкой.
Радио жило своей жизнью.
В комнате хозяев шумел самовар.
Ваня оделся и, открыв дверь, замер.
За столом сидел пожилой милиционер с погонами младшего лейтенанта. Оттопырив губы, он дул на блюдечко с чаем. На столе лежала ветхая черная кобура.
С невозмутимым видом сидели присутствующие. Машинист уткнулся в чашку. Гарька и хозяин дома в ситцевой рубашке внимательно слушали представителя власти.
