- Я не понимаю, чего вы хотите от меня? - сказал с удивлением Вилли Эйснер.
- Что? - крикнул Станислав Демба. - Вы этого не знаете? Так как же вы смеете говорить: прыжок в неизвестное? У меня, когда я это говорю, холодный пот выступает на лбу и колени начинают дрожать. Вы же говорите это, вероятно, по всякому поводу и ничего не чувствуете при этом.
- Люди не похожи друг на друга, милый Демба, - сказал Вилли Эйснер. Не у всех такая фантазия, как у вас. У меня, например...
- У вас руки связаны, я знаю. У вас превращается в штампованный словесный оборот все то, что было для кого-то другого кровавым переживанием. Но попытайтесь же хоть раз представить себе, что это значит: связанные руки. Мне приснилось как-то, что я должен ударить одного несносного дурака прямо по его гладкой физиономии, должен - и не могу! У меня были связаны руки, действительно связаны, не коммерческой тайной, а цепями на запястьях, одна привязана к другой...
- Часто ли вас посещают столь фантастические сны? - спросил Эйснер, которому становилось не по себе. - Мне нужно с вами распрощаться теперь. Меня ждет работа. Будьте здоровы.
- Что это такое? - спросил Демба и нагнулся над протянутой рукою Вилли Эйснера.
- Я хотел пожать вам руку, несмотря на ваше, должен сказать, странное поведение посреди улицы. Но вы, по-видимому...
Он пожал плечами и отошел.
- Прекрасно, - промолвил Демба, - скажите-ка, почтеннейший, можно ли каждому подавать руку со связанными руками? Не ответите ли вы мне на этот вопрос?
Глава VII
Между одиннадцатью с половиной и двенадцатью часами дня, когда приближалось время обеда, в кафе "Гиберния", против биржи, было обыкновенно очень безлюдно. Толпа торговых агентов, заведующих фирмами и биржевиков, которые утром наполняли помещение шумом и сутолокой, наспех закусывая, обделывая дела, обсуждая конъюнктуру, сочиняя письма и в то же время читая, перелистывая или, по крайней мере, раздирая в клочья газеты (чтобы унести на память о них биржевой бюллетень), - толпа эта растекалась по всем направлениям. Послеобеденная жизнь в кафе, появление любителей домино и тарока, игроков шахматных и бильярдных, начиналась только после часу дня. Кельнер Франц, которому на это время вверялись также функции метрдотеля,-старший кельнер уходил обедать, - стоял, прислонившись к бильярду, сонно мигал глазами и следил за партией двух единственных посетителей, коммивояжеров, игравших в карты. Барышня у кассы клевала с тарелки крошки торта.
