Мне все соболезнуют и говорят сочувственно «Бедняжка Шарлотта!» и «А вы ведь собирались пожениться!». Я испытываю при этом некоторую неловкость, особенно перед Эвансами. Мать и брат Алекса попали в наш мирок внезапно, и сразу – такое печальное событие… Они не общались с Алексом последние несколько лет и ничего не знают о его жизни здесь, в Монреале. Не имеют ни малейшего представления о том, кто его друзья, и что он жил со мной, и как гордился своим магазином мотоциклов, который они с Жаном открыли вместе. Вряд ли они узнаю́т человека, которого оплакивают. Алекс стал для своих родственников чужим. И это грустно.
Бренда безутешно рыдает над умершим сыном. Даже Карлу не удается ее успокоить. Я прихожу ему на выручку. Присаживаюсь рядом с Брендой и, легонько поглаживая ее по спине, завожу разговор о поездке, которую мы с Алексом собирались предпринять на Рождество. О том, что он хотел «официально» представить меня своим родственникам. И объявить о помолвке. Помириться с семьей.
Это странно – говорить о будущем, которого уже никогда не будет, но Бренда понемногу успокаивается. Ей радостно осознавать, что Алекс намеревался восстановить отношения с родными. Она описывает их последнюю встречу перед отъездом Алекса в Америку, пересказывает последний разговор по телефону, когда он только обо мне и говорил. И вдруг снова начинает плакать и шептать слова, которые я не могу разобрать, – что-то о ссоре ее сыновей и о том, что теперь они уже никогда не смогут помириться.
– Это так грустно, – говорит она сквозь слезы.
Если бы только Карл сделал первый шаг! Если бы они не ждали столько времени, а уладили свои разногласия раньше… Она права – все это очень печально, но говорить об этом бессмысленно. Теперь уже слишком поздно. Алекс умер, и неизвестно, помирились бы они с Карлом или нет. Но я сомневаюсь, что Бренде будет приятно это слышать, поэтому просто молча киваю.
Весь вечер она крепко держит меня за руку. Я потеряла жениха, она – сына, и кто знает, которая из потерь тяжелее. Когда Бренда в очередной раз заливается слезами, я сжимаю ее пальцы и отворачиваюсь. Больно видеть, как она теряет остатки самообладания. В душе у меня зарождается чувство вины: Алекс был моим почти два года, а его мать все это время надеялась, что он вернется в Англию… Может, мне нужно было заставить его восстановить отношения с родными, пока еще была такая возможность? Но разве я могла знать, что Алекс так скоро умрет? И у нас осталось так мало времени, чтобы любить друг друга…
