Светлую сторону… А разве она есть? Я отвечаю таким сердитым взглядом, что Жан спешит развить свою мысль:
– Может, это было неправильно – оставить ребенка от Алекса? Вспомни, поначалу ты и сама не была уверена… А может, Алекс… ну, не захотел быть один? Может, это он теперь присматривает за малышкой?
– Заткнись! – шепчу я. – Я хотела этого ребенка! Все его хотели! И ты прекрасно знаешь, почему я его потеряла.
– Ты говоришь глупости! Алекс не стал бы тебя наказывать, ясно? Он не такой!
Мне хочется наорать на Жана, заявить, что на самом деле он совершенно не знает Алекса. Смог же тот предать брата и уехать, оборвав связи с семьей! А я – я в свою очередь предала его. И если шесть месяцев назад я не видела причин, по которым у меня могли отнять Алекса, то с моей дочерью совсем другой случай. Это – наказание за то, что я собиралась сделать аборт, за то, что не хотела ее с самого начала, и за то, что в конце концов совсем забыла Алекса.
Жан говорит, что время все расставит на свои места, что боль и гнев, которые сейчас меня душат, сойдут на нет. Я ненавижу фразы, к которым мы прибегаем, когда не знаем, что сказать. И все-таки надеюсь, что Жан прав… Все, о чем он меня просит, – подождать, а поскольку это единственное, что я в состоянии делать, я… жду.
Три недели, полтора месяца, два месяца и две недели… Мне до сих пор трудно вставать с постели, но Мари, медсестра, которую нанял для меня Жан, – настоящий прапорщик в юбке. Она будит меня в восемь утра, гонит в душ, а потом позволяет еще немного полежать. И в последнее время настаивает на том, чтобы я завтракала в кухне, за столом.
А еще Мари берет меня с собой, когда идет за продуктами в магазин, и просит, чтобы я составляла ей компанию, пока она готовит ужин. Мари постоянно щебечет: рассказывает о последних новостях, о погоде, о вчерашней премьере мюзикла… Я не поддерживаю разговор, но слушаю. Все-таки это лучше, чем просто наблюдать за тем, как она чистит картофель, или пялиться в потолок в гостевой спальне принадлежащей Жану квартиры. Как будто смотришь телевизор…
Психолог навещает меня дважды в неделю. Мы располагаемся в гостиной, и он задает мне вопросы. Не уверена, что от этого есть какая-то польза, но Жан настаивает на его визитах. Я думаю, психолог приходит только для того, чтобы проверить, не появились ли у меня суицидальные мысли или что-то в этом роде. Честно говоря, у меня не хватило бы смелости на самоубийство. Но Жан все же спрятал медикаменты – в его аптечке пусто. В ванной, в шкафчике, остался лишь комплект для оказания первой помощи и пена для бритья. Так что, если бы я действительно задалась целью себя убить, мне пришлось бы прибегнуть к какому-нибудь экстравагантному способу – перере́зать вены или наглотаться моющего средства. А на это я точно не способна.
