Лёка. Искупление | страница 62
Лёка же ничего не замечала и не понимала. Она крутилась, дрыгала ногами, лягалась… У старика никак не получалось хорошо ее придержать – ее ноги то и дело вырывались из его рук. Снова и снова трещала ветка, державшая Лёку за куртку. Момент, когда эта ветка сломается, должен был стать последним моментом Лёкиной жизни.
– Чего стоишь?! – крикнул старик юноше. – Лезь на дерево!
– За каким хреном? – не понял тот.
– Веревку перережь, башмак! Она же задохнется сейчас!
На этот раз юноша понял и начал быстро карабкаться вверх по дереву. Залезать на верхушку он не стал – как только его плечи оказались выше головы Лёки, он сразу вынул из кармана перочинный нож. Достать веревку было легко – стоило только протянуть руку.
Юноша принялся перерезать веревку. Это оказалось делом непростым – натянутая как струна веревка не поддавалась тупому ножу.
Наконец раздался треск, веревка оборвалась – и Лёка рухнула вниз прямо на старика.
Они упали оба. Юноша продолжал сидеть на дереве.
– Петька, слазь! – прокричал снизу старик. – Вот бестолочь! Петлю срежь у нее с шеи!
Действительно – Лёка была на земле, но ей не стало легче. Петля врезалась в кожу и все еще продолжала сдавливать ей горло.
Петька спрыгнул с дерева, подбежал к Лёке и резанул ножом по узлу.
Петля распалась, остатки веревки упали на землю.
И тут же Лёку стало рвать. Она лежала на боку, одновременно плача, кашляя и извергая наружу вонючую желтую жижу.
– Чего стоишь, Петька? – вновь недовольно прикрикнул старик. – Беги за водой, а то щас в грызло дам, чтоб кумекал быстрее! Не видишь – ей попить надо!
– Так в чем же я ее принесу, воду? – не понял Петька. – Ни стакана, ни бутылки нет!
– Бутылок в урне – море! – отрезал старик. – А урны вон там! Возьми бутылку, какая почище и побольше! А воду на автовокзале, в сортире наберешь!
Петька потоптался немного, с ужасом глядя на блюющую Лёку, потом быстро пошел по направлению к автовокзалу.
Он вернулся минут через пятнадцать. Лёка уже не блевала и даже не лежала – она сидела, поджав колени к груди и обхватив их бескровными руками. Ее продолжало трясти. Слезы все еще текли по щекам.
Старик сидел рядом и ласково увещевал ее. Во время разговора он часто переходил на феню – блатной жаргон. Его руки с синими татуированными перстнями на пальцах – руки бывалого «сидельца» – говорили о том, что на фене этот человек изъяснялся многие годы.
– Ну что ж ты, доча! – говорил старик. – Разве ж так можно?! Что ж ты такое намутила?