Она вылетела из дома. Как в кошмарном сне, глухо стучало сердце, похмельная боль терзала виски и отдавала в затылок. Ужас, ужас, ужас гнался за Лёкой, и она быстро шагала, иногда переходя на бег. Светило солнце, но вообще-то было холодно – за ночь сильно упала температура, а быть может, был и ранний осенний заморозок. Лёка пыталась вспомнить, во что же она одела Даню, но вспомнить никак не могла.
Вот знакомый поворот, сейчас покажутся злосчастные елочки, под которые она запихнула коляску…
Лёка свернула в знакомый переулок и замерла. У елочек толпился народ. Было много людей в милицейской форме и еще в какой-то незнакомой, унылой, темно-зеленой. А рядом топтались простые прохожие – бабушки и дамы бальзаковского возраста.
У крайней елочки стоял молодой милиционер и что-то записывал. Рядом с ним человек в темно-зеленой форме диктовал что-то непонятное. Какая-то мрачная машина, тоже зеленая, похожая на скорую, но не скорая, стояла рядом. От вида этой машины Лёке стало жутко.
– Отходите, отходите отсюда! – говорил немолодой, уже седеющий милиционер, судя по акценту – кавказец.
Люди кивали, но не уходили.
Лёка остановилась, не понимая. Прямо перед ней стояли две старушки.
– Замерзло дитё! – сказала одна другой.
– Как замерзло? – переспросила та.
– Да вчера вечером здесь какая-то пьяная весь вечер с коляской кружила, – сказала первая. – Я ее видела, еще подумала, как это такие алкашки и детей рожают! Потом я домой пошла. А эта, видать, ребенка под елками кинула и пошла, зараза, к полюбовнику. А ночью мороз был. Вот дитё, бедное, и замерзло!
– Насмерть?!
– А то как же! – ответила осведомленная бабушка. – Вот машина специальная приехала, что мертвых возит. Сейчас его, сердешного, на вскрытие повезут – вдруг та гадина его наркотиками обколола! А у меня показания брали! Я так и сказала – встретила бы эту падлу мамашу, сама бы, своими руками ее придушила!
– Таких потаскух стрелять надо! – заявила собеседница. – Жаль, что смертную казнь отменили!
За спиной бабушек кто-то сдавленно ойкнул, но те, поглощенные разговором, не обратили на это никакого внимания.
Человеческий мозг – странная штука. Иногда, в экстремальных ситуациях, из памяти стираются целые куски.
Когда Лёка пришла в себя, то обнаружила, что быстро идет по улице. Куда несли ее ноги – она не понимала. Сердце металось по грудной клетке, как теннисный мячик, голову сжимала безумная боль, по щекам текли слезы.
Прохожие оборачивались ей вслед, и это заставляло Лёку идти еще быстрее.
