Оставалось сделать самое главное – уговорить Плучека. Штейн охарактеризовал будущую пьесу как условную, свободную от конкретных реальностей. Этакую пьесу-фантазию, пьесу-размышление, пьесу-воспоминание. Зная о симпатиях Плучека к Миронову, Штейн сказал, что никого, кроме Андрея, в главной роли не видит. «Но ведь он внешне совсем не похож на Вишневского!» – удивился Плучек, но после непродолжительного размышления всё же одобрил идею Штейна. Тот засел за пьесу.
Миронов не только не возражал против роли Всеволода Вишневского, но и работал над ней с упоением. Нет, он не был идейным коммунистом и, подобно всем здравомыслящим людям, давно уже не питал никаких иллюзий относительно социализма как такового, но роль Вишневского была многообещающей в смысле наград и официального признания. Такой же была и роль Фридриха Энгельса в фильме «Год как жизнь», но, увы, все надежды, связанные с ней, оказались несбывшимися. Миронов прекрасно понимал, что для получения звания заслуженного артиста, не говоря уже о народном, народная любовь вместе с кассовыми сборами ничего не значат.
Андрей, вне всякого сомнения, был в какой-то мере благодарен существовавшему тогда строю, в конце концов именно при этом строе он и стал знаменитым артистом, но, повторяю, идейным коммунистом не был. Скорее, даже был, как тогда выражались, «идейно несознательным». Вот один пример тому. В канун ноябрьских празднеств 1970 года, после спектакля «У времени в плену» («Художник и революция»), того самого, «юбилейного», написанного по пьесе Штейна, артисты Театра сатиры, среди которых был и Миронов, поехали «праздновать праздник» в гостеприимную квартиру Александра Ширвиндта, находящуюся в знаменитой высотке на Котельнической набережной.
Спустя некоторое время, будучи уже изрядно навеселе, решили отправиться на Красную площадь. У памятника Минину и Пожарскому Миронов начал читать антисоветские стишки. Этим «провокационным выпадом» дело не кончилось – распоясавшиеся актёры нестройной колонной потопали к Мавзолею и устроили возле него нечто вроде пародии (а если честно, то глумления) на «праздничную демонстрацию рабочих и трудящихся». Обошлось без последствий.
Работая над ролью Вишневского, Миронов бывал дома у Штейна, где, как вспоминал драматург, «с прекрасной и подкупающей жадностью вынимал из меня всё, что я знал о времени и его героях. Завороженно вглядывался в старые фотографии, засыпал меня неожиданными вопросами, всматривался в заснятого войсковым фотографом бывшего мальчика из петербургской дворянской семьи, которого водили гулять в Летний сад, сбежавшего в 1914 году из дома на Западный фронт, ставшего лихим разведчиком, за храбрость награждённого двумя Георгиевскими медалями и Георгиевским крестом – высшими солдатскими наградами… И вот он уже матрос с «Вани-коммуниста», разбомблённого корабля Волжской флотилии, которой командовал мичман Фёдор Раскольников, а вот – пулемётчик Первой Конной, а вот писатель, друг и единомышленник Всеволода Мейерхольда»
