Пораженный, Ландик сначала не мог вымолвить ни слова. Он слушал, но чем дальше, тем легче становилось у него на душе. Неизвестность кончилась. Могли ведь наклеветать еще больше, а это обвинение он легко опровергнет. Неловкость за Гану прошла, лишь мысли о Толкоше вызывали гнев. «Каков подлец!» — возмущался он про себя.
— Что вы на это скажете? — спросил начальник.
— Что скажу? — переспросил Ландик, стараясь выиграть время. — Во-первых, я не «волочусь за служанками». Я провожал только одну кухарку.
— Кухарку Гану Мышикову?
«Значит, ее фамилия Мышикова? — отметил про себя Ландик. — Мышикова, — повторил он несколько раз, чтобы не забыть. — От слова «мышь» вроде бы…»
— Да, — сказал он вслух, — Гану, кухарку. Она служит у директора банка Розвалида. Вы изволили меня видеть с ней, пан начальник.
— Так. Дальше!
— Я провожал эту девушку, не скрою. Но это совсем не означает, что я «волочусь за служанками». «Волочиться за служанками» это, пожалуй, свинство и оскорбление нашего сословия. Но встречаться с одной… Ведь тут могут быть и серьезные намерения. Может, я хочу жениться на ней?
Шеф всплеснул руками.
— Государственный чиновник и служанка! — Он даже вскочил из-за стола. — Это и есть безобразие! Кто вам поверит, что вы ухаживаете за ней потому, что хотите жениться? Вы что, и вправду намерены жениться? — насмешливо спросил он, сняв очки и играя ими. Стоя у стола, начальник испытующе смотрел на Ландика.
— Нет.
— Ну вот видите!..
Шеф снова сел, а Ландик продолжал:
— Я просто хотел продемонстрировать равенство.
— Что?
— Демонстрировать равенство.
— Никаких демонстраций я не потерплю! — не понял начальник.
Ландик объяснил, что речь идет не о демонстрации массы, а о демонстрации одного человека. Шумного шествия с вызывающими требованиями не было, была лишь тихая, незаметная демонстрация одиночки под едва намеченным лозунгом. Он рассказал все, что читатель уже знает: как некий мясник Толкош не решался пройти по улице с кухаркой Ганой Мышиковой только потому, что она — кухарка, а он почетный ремесленник, известный горожанин. Ему-де «гонор» не позволял. Толкош боялся, что всех в городе будет шокировать его расположение к кухарке и его перестанут уважать, не будут покупать у него мясо. А Гана ему нравится, и он охотно женился бы на ней, но «гонор», этот «гонор»…
— Я не стал ему объяснять, что мясников никто никогда не считал почетными гражданами. Это бесполезно: ведь у всех этих мещан тщеславия хоть отбавляй. Ну, ладно, говорю, я сам покажу тебе пример. Я — чиновник, доктор прав, государственный служащий, пройду с твоей Ганой на глазах у всех и буду провожать ее каждый день.
