Как же он без всего этого?
И почему он должен что -то доказывать? И кому? Оле? Она свой выбор сделала уже давно. Себе? Про себя он и так всё знает.
Алёне Ивановне? Но ведь он и без того догадывается, почему она допекает его своими замечаниями. И почему в те моменты, когда считает, что никто её не видит, смотрит на него такими глазами…
И вообще, зачем ему дом у чёрта на куличках, бушующий океан, какие– то там анфилады и целый мир у ног?
Разве сможет он жить без своего двора, без своего города?
И в банк он не пойдет, и в бутик за дубленкой не пойдет, и в ресторан тоже… Воровство оно и есть воровство. Для чего на каждом уроке он рассказывает детям о справедливости и долге, если сам пойдёт грабить?
– Эх ты! – укоризненно сказал он шапке, покоившейся на диване, словно черная кошка, свернувшаяся в клубок. – Соблазн от тебя один, провокация…
Брезгливо, двумя пальцами он взял шапку, отнес в прихожую и, преодолевая желание ещё раз – последний – примерить её, бросил в старый выцветший пакет.
– Отнесу завтра обратно тёте Вале.
Потом он постоял перед зеркалом, пригладил взъерошенные волосы, улыбнулся ободряюще загрустившему отражению. Вернулся на диван, уютно скрипнувший под тяжестью его тела.
Загорелая девушка на экране лежала на жёлтом песке. Песчинки прилипли к влажному плечу, в черных волосах заманчиво белел крупный неведомый цветок.
«Ну и ладно…» – подумал Аркадий Петрович, засыпая. Он проспал до самого вечера, и ему снилось, что он стоит на террасе своего громадного дома, носки его новых английских туфель лижет пенная океанская волна, а рядом в гамаке качается Алёна Ивановна с белым цветком за ухом и кокетливо грозит ему пальцем.
На следующий день он пришёл в школу в осенней куртке и синем берете, и первым делом отправился к тёте Вале.
Вместо тёти Вали в подсобке возилась незнакомая тучная молодуха.
– А где тётя Валя? – спросил Прусаков.
– На больничном она, – сказала молодуха, сильно окая. – Пока я за неё. Временно.
– А что с ней? Давление? – искренне поинтересовался Прусаков.
– Может, и давление. Говорит, голоса слышать стала. А вы чего хотели -то?
– Да вот шапку я у неё одалживал. Куда её теперь? – почему-то волнуясь, спросил Аркадий Петрович.
– Куда? Да кто ж её знает? Ну, вот сюда повесьте, что ли… здесь всякий хлам хранится… – сказала молодуха, открывая узкий, выкрашенный коричневой краской, старый шкаф, в котором стояли швабра со сломанной ручкой, ведро с отбитой эмалью, развалившаяся стремянка.
