— Это на каждой станции брал воду? Обопьешься.
— Опять же дрова паровоз брал...
— Бреши — да умеючи. Это как на каждой станции по три, по шесть часов будет брать дрова, весь состав загрузишь... Да что с ним разговаривать, так и вон как! Ломается, как коза на веревке... Кидай его на рельсы! Отцепляй его вагон, без него поедем!
Толпа стиснула. Артельщик струсил.
— Товарищи, ведь я по долгу службы... По линии три месяца не получали жалованья, вот и развожу.
— А-а, собака! Забрехала... Почему срочные дела Красной Армии должны из-за вас задерживаться? Ведь вот я задержусь на два, на три лишних дня, не привезу пулеметных лент, а там тысячи наших могут погибнуть из-за этой задержки. А ты бы взял паровоз да отдельный вагон и развез, армию не подводил бы. А то ужинать сел, а мы и стоим по шесть часов.
— И какая стерва его родила?!
— Волоки его, ребята!..
Кругом озлобленные красные лица, сверкают глаза.
— Товарищи, не буду задерживать, не буду больше выдавать... Ей-богу, сейчас поедем.
Поезд тронулся и несколько станций действительно шел без задержек. В вагонах, озаренных раскрасневшимися печками, полных всюду сновавших теней, было шумно и весело.
— Ловко!
— Выздоровел!
В Мелекесе часов в десять остановились. Осталось до Симбирска восемьдесят шесть верст. Часов за пять доедем.
— Тут пойдет хорошо, тут нормально ходит, — говорили.
Стоим час, два, три, четыре, пять... Черный неподвижный поезд снова наливается тоской. Все тянется бесконечно застывшая ночь над примолкшей станцией. В вагонах тяжело и безнадежно спят, стоят или понуро , сидят вокруг печки.
К коменданту станции идет один из едущих в поезде.
— Товарищ комендант, почему нас здесь так долго держат? Ведь все сплошь едут командированные, которым дорога каждая минута.
«Товарищ» комендант грубо поворачивается спиной, он даже разговаривать не желает.
Тогда обратившийся к нему вынимает и подает мандат от Революционного военного совета армии с очень широкими полномочиями.
Комендант сразу становится бархатным.
— Видите ли, задержка из-за разгрузки.
— Таковой не было, мы видели, и, во всяком случае, не на шесть часов.
— Э-э-э... Видите ли, паровоз брал дрова.
— Шесть часов?
— Э-э-э... мм-м... Кроме того, паровоз воду брал.
— Шесть часов?
— Мм-м... э-э-э... мм... То есть, видите ли, водонапорная башня испортилась...
Ясно: человек изолгался. И так как лгать больше нечего, он пускает нас дальше.
Поезд, хрустя прокаленными морозом рельсами, трогается. И опять облегченно вздыхает вагон. Мреет красная от жара печь, качаются и снуют тени, поминутно меняя лица сидящих.
