Кто-нибудь отодвинет дверь. В пролет глянет синяя морозная ночь. Искрится снег, звездное небо.
Сердитый голос:
— Затворяй, слышь... Холод!
Дверь, скрежеща, задвинется, поглотив прекрасную синюю ночь, и опять неподвижно изломанные по стенам тени, храп и густой, тяжелый махорочный дым.
— Ну, какого черта мы стоим?!
Морозно проскрипят снаружи шаги — и опять молчание. Тоска.
От Бугульмы до Симбирска триста двадцать пять верст. Поезд в пути между станциями делает верст двадцать пять. Значит, сплошного пробега — тринадцать часов. Кладя на остановки даже по полчаса, что слишком много, получим пять часов на простой. Итого — восемнадцать часов. А мы вот уже вторые сутки едем, и конца-края не видно нашей езде.
На станции стоим шесть часов.
Зачем?
А ни за чем. Так!
— Да что за дьявол! Что мы стоим?..
Молчаливому долготерпению вдруг приходит конец. С руганью подымаются красноармейцы, со скрипом отодвигают дверь, и вываливаются в морозную ночь человек десять, пристегивая на ходу револьверы.
Гурьбой идут к машинисту и приступают:
— Ты чего же, кобелевый сын, так везешь? Этак будешь везть, все стариками сделаемся, покеда доедем. Что вы, шутки, что ли, шутить с нами? Каждый за делом, каждый в командировку едет.
— Я — за снарядами.
— Я — в санитарный отдел.
— Я — в отдел снабжения.
— Ну, вот! И каждому срок дан — кому три дня, кому четыре, много-много неделя, а вы, ишаки, трое суток нас везть будете триста верст! Товарищи, кидайте его, азията, в топку! Становись сами, которые могут, на паровоз! Сами доведем поезд!
— Есть! Я ездил помощником.
— Да вы чего, товарищи, на меня-то наседаете? Мне дадут путевую — еду, а не дадут приказу, — хоть год будем стоять — не поеду. Не от меня зависит. Артельщик тут везет деньги, раздает по станциям, он и задерживает.
Бурным потоком кинулись красноармейцы разыскивать артельщика. В вагонах со скрипом отворялись двери, и выскакивали на мороз красноармейцы. Собралась их внушительная толпа.
Разыскали артельщика. У него в хвосте поезда был прицеплен свой вагон.
Артельщик устроил ужин и чаепитие и изволил кушать с железнодорожниками.
Он нагло заявил:
— Не ваше дело вмешиваться в железнодорожные порядки.
— Ах, ты, материн сын! Ребята, выворачивай его наизнанку!
Артельщик стал сдавать и сказал:
— Товарищи, я ни при чем — разгрузка держала.
— Брешешь! Мы все время смотрели, не было разгрузки. Да ежели бы и была, двадцать минут на нее, от силы полчаса, а мы шесть стоим.
— Паровоз воду брал...
