Между тем искусный штурман Петр, усмотрев сам невозможность далее противиться буре и волнам, лавировал к стороне, благополучно уклонился от бури и наконец вбежал в пристань увеселительного своего замка Петергофа. Там оживотворил он своих спутников ужином и довольным числом бокалов венгерского вина, а потом дал им наступающею ночью там успокоиться.
На рассвете поехал он один на своем буере в Кронштадт и послал оттуда несколько шлюпок с надежными людьми за своими гостями.[107]
93. Петр Великий немедленно наказывает за небрежение
Петр Великий хотя и любил своего обер-кухмистера Фелтена и имел к нему доверенность, однако редко прощал ему проступки, сделанные с намерением, или по небрежению. Фелтен, которого я знал в первом году по прибытии моем в Россию, будучи веселого нрава, не таил того, что Государь иногда бивал его палкою из своих рук, но после по-прежнему поступал с ним милостиво. Некогда бывши в Академической Кунсткамере, где хранится изображение Петра Великого в собственном его платье со многими другими вещами, которые государь употреблял, и увидев между прочим государеву трость, стоящую в углу, сказал он господину Шумахеру, своему зятю: «Эту мебель, зятюшка, можно бы и спрятать, чтобы она не всякому на глаза попадалась: может быть у многих так же, как и у меня зачешется спина, когда они вспомнят, как она прежде у них на спине танцевала».
Сам же он рассказывал о себе, как он некогда побит был сею палкою за кусок Лимбургского сыру.
Петр Великий, по голландскому обычаю, кушал после обеда масло и сыр; особенно любил он Лимбургский сыр. Некогда поставлен был на стол целый Лимбургский сыр, который ему отменно понравился. Заметив прежде, что редко подавали к другой раз на стол початые сыры, либо подавали иногда небольшие только остатки, вынул он из кармана математический свой инструмент, вымерял остаток сего сыру и записал его меру в записной своей книжке, Фелтен не был тогда при столе, а как он после вошел, то Государь сказал ему: этот сыр отменно хорош и мне очень полюбился; спрячь его, не давай ни кому и ставь его всегда на стол, пока он изойдет. По сему приказанию на другой день сыр подан был на стол, но по несчастью обер-кухмистера не осталось уже его и половины. Государь тотчас приметил сие, вынул записную свою книжку и масштаб, вымерил остаток сыру и нашел, что половина того, сколько снято было со стола, была съедена. Он приказал позвать обер-кухмистера и спросил: от чего столько убыло со вчерашнего дня? Фельтен отвечал, что он того не знат, ибо он его не мерял. «А я его вымерял», – сказал император, и приложив масштаб, показал ему, что половины сыру не доставало. Потом Его Величесшво еще спросил: не приказывал ли он ему спрятать этот сыр? «Так, – отвечал Фелтен, – но я это позабыл». «Погоди ж, я тебе напомню!» – сказал Государь; встал из-за стола, схватил свою трость и поколотив ею оберкухмистера, сел опять за стол и кушал спокойно свой сыр, которого остатки после того еще несколько дней подаваемы были на стол.
