Вообще, человеческая психика – это настолько индивидуальное понятие, что, по моему мнению, не может быть такой науки, как психология, и не может ни один психолог дать нужный совет индивиду. Кто-то настраивается на работу, беспрестанно думая о том, что предстоит сделать, кто-то, как я, пытается забить голову посторонней неважной ерундой, чтобы полностью отключиться мыслями от настоящего и будущего, и не «перегореть» в ожидании начала действия. А кто-то, бывает, себя «заводит», вспоминает былые схватки и бои, проверяет в мыслях свои действия на предмет ошибок. Хорошо, если злится только на себя. А когда злится на посторонних – это может плохо повлиять на готовность к действию. Эмоции у некоторых людей случаются настолько сильными, что сам человек совладать с собой не в состоянии. Я себя давно уже изучил, и моя готовность всегда бывает лучше, если я перед этим расслабляюсь, и думаю только о постороннем, ни на чем вообще не концентрируя внимание.
В таком состоянии я выбрал место для посадки на дорожке, ведущей от плаца к той клумбе, где я думал приземлиться раньше. Но тогда не приземлился, потому что пожалел цветы. Они красивые, и помять их легко. Я привык уважать чужой труд, особенно труд солдат. Не стал выбирать место в клумбе и сейчас, предпочтя традиционную бетонную дорожку. Но остальные десять скутеров, как я увидел, оглянувшись, приземлялись на плацу, причем достаточно кучно, как стая птиц…
Полковник Сорабакин выглядел довольным. Полет ему, кажется, понравился, хотя и дался с немалым, видимо, трудом. Хотя, возможно, довольство в лице полковника появилось как раз потому, что полет завершился. И это больше походило на правду. Радовало только то, что Сорабакин не проявлял беспокойства, понимая, что сейчас ему предстоит перенести еще один перелет, уже без скутера, и не на такой высокой скорости. Я помнил, как полковник начал было трепыхаться, когда неведомая ему, да и мне не слишком понятная, антигравитационная сила поднимала нас в воздух. Но потом он, кажется, успокоился, и держал себя в коротком перелете с достоинством. Хотелось надеяться, что перед своей родной заставой он это достоинство сохранит. Посмотреть на нас вышел весь штаб и вся казарма – еще бы, зрелище невиданное! Квантовый киберкомпьютер поднял фонарь кабины, и одновременно поднял и меня, и полковника Сорабакина, и перенес на дорожку. Видимо, шлем помнил мой разговор с капитаном Светлаковым о стоящих ровно в ряд табуретках, и потому нас несло по воздуху, ни на половину сантиметра не вынося никого вперед. Тем не менее, Сорабакин опустился на землю раньше, видимо, за счет длины своих ног и вообще достаточно долговязой фигуры. И сразу шагнул к капитану Светлакову, причем, сделал это так торопливо, что я понял – полковнику очень хотелось выйти вперед раньше меня. Нашел с кем соперничать! Я же к таким вещам всегда был равнодушен, и возражать не собирался.
