Эволюция татарского романа | страница 62



Причина такого выразительного описания этого труда в форме большого и красивого праздника связана с мировоззрением и жизненными целями писателя. Посвятивший всю свою жизнь и талант общим целям, служению нации, Г. Исхаки и в труде селянина находит созвучие с этими своими целями, считает, что татарские крестьяне заготавливают хлеб не только для себя, а, скорее, «для всего человечества».

Бессмысленность жизни шакирда, остающегося в стороне от жатвы, в романе представляется еще более отчетливо. В коротких подразделах, имеющих свои мини-сюжеты, татарская дореволюционная действительность в целом находит разностороннее и довольно полное воплощение. И это в определенной степени придает произведению эпический оттенок.

Жанровая особенность и сущность романа «Жизнь ли это?» определяется еще и использованием очень древнего классического качества эпической формы. Как известно, в мировой литературе жанр романа еще с античных времен формируется как повествование о личной, интимной жизни отдельной личности, и здесь описанию любви уделяется немало места. Например, в основе считающегося первым в мировой литературе романа жившего на рубеже первого и второго веков нашей эры греческого писателя Лонга «Дафнис и Хлоя» также лежит любовь. И в дальнейшем в произведениях этого жанра преобладает описание личной жизни персонажа и это является самым важным фактором, определяющим природу этого жанра. И Г. Ибрагимов в статье «Әдәбият кануннары» («Каноны литературы»), поддерживая это классическое положение, писал: «Не только, как канон, а как литературная норма, роман не может обойтись без любви. И так продолжается на протяжении тысячи лет. И причина этому – сама природа романа» [68. С. 81].

Естественно, эту природу романа учитывает и Г. Исхаки, уделяя в новом для себя произведении «Жизнь ли это?» довольно много места описанию любви шакирда, выяснению его отношения к интимной жизни. В литературе того времени часто подобные явления, освещаемые в романтическом, божественном плане, писатель воплощает как-то приземлено, в суровом реалистическом духе. Но в нашей критике и науке, то ли по недопониманию, то ли по какой другой причине, его поиски в этом направлении оцениваются порой очень односторонне и тенденциозно. Например, Г. Ибрагимов в статье «Мөгаллимә» нең Уфада уйналу мөнәсәббәте белән» («По поводу постановки «Учительницы» в Уфе»), обвинив произведения Г. Исхаки «Жизнь ли это?» и «Шәкерт абый» («Шакирд-абы») в порнографии, пишет: «Эти вещи, которые источают запах распутства, производят такое тяжелое впечатление, что людей, серьезно относящихся к вопросам воспитания, одолевают сомнения по поводу того, нужно ли их держать у себя дома…» [76. С. 229]. В этой статье он перед литературным творчеством ставит две задачи. Вот они: