‘экранная (виртуальная) кнопка выключения питания’), однако можно полагать, что общую динамику приведенный график отражает, и заключается эта динамика в том, что с 1996 по 2004 г. (когда вышла вторая книга Ная, посвященная мягкой силе
[18]) встречаемость выражения
Soft Power в Интернете быстро выросла, после чего стала в незначительных пределах колебаться на достигнутом уровне.
Диаграмма 1. Динамика встречаемости выражения Soft Power по данным поисковой системы Google по состоянию на февраль 2014 г.
Осуществить аналогичный подсчет для русского языка без специальных усилий (не входящих в задачи данной работы) гораздо сложнее в силу наличия в русском языке падежного словоизменения, а также потому, что англ. Soft Power переводится на русский по-разному. Однако в первом приближении видно, что встречаемость в Рунете выражения мягкая сила в разных формах, почти или совсем нулевая в 1990-х годах, стала в следующем десятилетии расти – сперва медленно, а с начала 2010-х годов, когда это выражение начало использоваться в России не только в науке и публицистике, но и в выступлениях с высоких трибун[19], быстро – и увеличилась более чем на порядок (при поиске по форме мягкая сила в соответствии с той же оговоренной выше процедурой – с 18 результатов в 2003 г. до 235 в 2013 г. без учета повторов).
За этими количественными показателями стоит несколько различных процессов, находящих свое отражение в текстах, попавших в Сеть.
Первый из процессов – это длящаяся уже более двух десятилетий более или менее академическая дискуссия о природе мягкой силы и ее отношении к другим, реально или предположительно родственным категориям, в рамках которой сформировались два основных понимания мягкой силы, а также некоторые концепции, в которых предпринимаются попытки снять противоречия между этими пониманиями. Выглядят эти попытки пока что не очень убедительно.
Второй процесс – это проникновение выражения мягкая сила в публицистический, политический, а затем и в бытовой дискурс и наделение его там некоторым смыслом – конечно, почти исключительно не тем достаточно специальным смыслом, который вкладывался в него Наем, а тем, который индуцирован, во-первых, естественным пониманием тактильной метафоры и одномерной шкалой жесткости/мягкости сил с поправкой на ее индивидуальное понимание различными участниками коммуникации, во-вторых, некоторой, пусть слабо выраженной, оксюморонностью этого выражения, заставляющего вспомнить об известных образах «волка в овечьей шкуре», «железного кулака в бархатной перчатке» или, ближе к российским реалиям, «утюга в валенке». Наиболее очевидное лингвистическое свидетельство такого освоения – это широкое распространение выражений типа
