Наконец — через весь город — домой, после длинного, бесцельного, пустого дня.
Как толкаются люди! Как душно в метро! Как холодно и промозгло на улице!
Ни Олин ежедневный восторг «мама пришла!», ни весёлый Олин репортаж о пройденном дне, с её и Гришиными похождениями, ни тёплая ванна и чай, ни привычная строгая аккуратность уюта не могли разрушить предательства дня.
Ждали с ужином Олега, он не шёл.
Есть не хотелось, хотелось спать. Нина сидела на красном узком кухонном диванчике, поджав ноги, чаем с лимоном гнала внутрь тошноту, тупо смотрела на еду. Оля читала книжку, время от времени бегала к телефону, врала, что мама спит. Врать Оля не умела.
— Папа! — Голос её наконец зазвенел искренностью. — Ты почему не идёшь домой? Мы умираем с голоду! — Сразу потухла. — Мама, тебя!
По телефону Олег говорить не любил.
И сейчас его голос был тускл и тягуч.
— У меня не идёт эксперимент. Ешьте одни. Не ждите. — И — гудки.
«Не спросил, что у меня, полон только собой», — подумала Нина, возвращаясь на свой диван.
Олег вернулся в одиннадцать.
Был он бледен и резче, чем всегда, пах своей химией. Сил мыться, видно, у него не нашлось. Даже есть не стал, только выпил залпом два стакана чаю. Пил он неприятно, булькая. Нина пошла в комнату.
Через пять минут, хлопнув дверью, вошёл Олег. Рубаху кинул в одну сторону, брюки — в другую, носки — в третью. И повалился на кровать.
От его одежды, Нина ощущала это почти зримо, дымком поднимался едкий запах, и через минуту Нине стало казаться, что она попала в химическую лабораторию. Снова затошнило. Нина вылезла из тепла кровати, пошла на кухню — попить воды.
Нет, ребёнка она не оставит!
На кухне горел и верхний свет, и торшер — Олег забыл выключить. Увидела немытый стакан, кипящий чайник.
От балконной двери по полу полз декабрьский холод.
Вернулась в комнату, подхватила Олеговы вещи, понесла на балкон.
— Ложись же, — неприязненно сказал Олег, — что ты устраиваешь демонстрацию? Завтра всё уберу! — В его голосе слышалось то же раздражение, что бродило в ней. И Нина взорвалась:
— Знаешь же, что теперь всё пропахнет твоей химией. Ничем её не вытравишь. Хоть бы вещи на балкон выбросил!
Он привстал на постели. Глаза у него были белые, злые.
— Выбросила сама? Ничего с тобой не случилось? Посиживаешь целые дни с книжечками и корчишь из себя усталую. Избаловалась.
Не помня себя, Нина закричала:
— Привык приходить на готовенькое! А я тоже работаю. Чем ты мне помогаешь? В магазин ходишь? Нет. Я сама таскаю тяжёлые сумки. Может быть, за собой убираешь? Нет. Я за тобой убираю. Носки стираешь? При горячей воде мог бы сам себе постирать, не развалился бы!
