— А мне он пообещал, — перебила мужа тетушка, — летом послать тебя, Пишта, легатом[21], там ты и деньжат подзаработаешь. Ну, подойдите ко мне, поцелую я вас напоследок. — Она поцеловала мальчиков еще и еще раз, погладила их по голове и вытерла косынкой слезы, которые так и лились у них из очей. — Слава тебе господи, что хоть моих-то собственных деток ты забрал у меня! — воскликнула она с болью в голосе.
А мальчики и слова вымолвить не могли от страшной боли, сжимавшей их сердца. Подавленные происходящим, они подчинялись, молча подходили то к дядюшке, то к тетушке и слушали все, что те говорили им, и печалясь и утешая. Слушали, не слыша. Весь мир вдруг рухнул для них и обратился в сплошной хаос.
Глава VI.Белый и черный пес
В дверь комнаты просунулась голова, принадлежавшая худенькому существу с изрытым оспой лицом.
— Пора, сударыня! Ведь путь-то предстоит не малый.
— Сейчас, сейчас, господин Пыжера.
Это и был знаменитый «возница бедняков» папаша Пыжера, который когда-то давно дал сам себе обет время от времени бесплатно перевозить бедных людей. Лошадки его — Грошик и Ласточка — были маленькие и очень тощие; старшие и младшие семинаристы именно на этих двух клячах отправлялись впервые на Геликон, иными словами пробовали свои силы в рифмоплетстве, сочиняя эпиграммы и оттачивая собственное остроумие по давнишней традиции именно на этих двух безответных существах.
Некоторые из таких виршей дошли даже до наших дней:
Лошади Пыжеры —
Быстрая Ласточка,
Грошик — проворный рысак —
Съели вдвоем за один только вечер
Целых сто зерен овса.
Папаша Пыжера приходил всякий раз в страшный гнев, заслышав подобные стихи у себя под окном, в «Тринадцати городах».
— Ах вы прохвосты, — кричал он вслед «декламаторам». — Чтобы вам свора собак глотки перервала!
Теперь Пыжере предстояло доставить Добошей в Сегед, и он вел себя так, будто лошади его нетерпеливо грызут удила, ожидая у ворот. На самом же деле они и не думали сгорать от нетерпения, поскольку чувство сие было им вовсе не знакомо и бедняжки рады были уже тому, что они все еще живы. Тем не менее влюбленный взор папаши Пыжеры открывал в коняшках, которыми он весьма гордился, всевозможные благородные страсти, так как лошади его, по мнению Пыжеры, сделали за свою жизнь больше добра, чем иной епископ.
Увидев Пыжеру, тетушка Добош высвободилась из объятий сироток.
— Не забывайте меня. Вспоминайте! — проговорила она сквозь слезы и через двор побежала к повозке.
