— Помолчите, механик, — басит командир. — С вас не взыскивают за эту крышку. Но мы предупреждаем с комиссаром: техника должна работать безотказно. И все.
— Есть, — говорит механик.
Ишь, зарделся (думает Козырев), верно, что красная девица… Тьфу, в сон клонит — до красной черты…
— Когда убедитесь, что все в порядке, — сами лично! — говорит военком, — тогда отдохнуть лягте. По возможности, так? А мы с Михал Давыдычем, — кивает он на Уманского, — чтоб собрание не устраивать, лично с коммунистами и комсомольцами побеседуем.
Сколько же ночей я не спал (думает Козырев, прикуривая новую папиросу от окурка)? Ох, много… не сосчитать… Ладно… «В раю ужо отоспимся лишек…»
Теперь они остались втроем — командир, военком и он, Козырев.
— Что в сводке сегодня, Николай Иванович? — спрашивает Волков.
— Бои на тех же направлениях, Олег Борисыч. Кингисеппское, смоленское, новгородское.
— Одесское, — добавляет Козырев. — Как быть с Галкиным, товарищ командир? Толоконников докладывает, что нет никакого толка от его дублерства.
— Что так? — Посасывая погасшую трубку, командир глядит на карту европейской части.
— Такой лейтенант — забытый богом и отделом кадров.
— Бог тут при чем? — замечает военком.
— Ну, так уж говорится. Попрошу, товарищ комиссар, к словам не цепляться.
Политрук Балыкин смотрит на Козырева, подперев кулаком тяжелую нижнюю челюсть.
— А вас, помощник, — говорит он спокойно, — попрошу нервозность не разводить. Давеча при погрузке хватались за наган — на глазах у бойцов нервы распускали. Нельзя так, товарищ Козырев. Помнить надо, как было сказано: чтоб в наших рядах не было места — и так далее.
— Что — «и так далее»? — резко спрашивает Козырев. — Я цитату помню до конца, там о трусах и паникерах. Вы что хотите сказать?
— Продолжение цитаты лично к вам не отношу, предупреждаю только, чтоб держали себя в рамках, — понятно, нет? Разговор был о Галкине, вот к нему и относится прямо: перепугался Галкин.
— А раз перепугался, списать на берег, едри его кочерыжку, — говорит командир. — Балласт на корабле держать не буду. Списать, помощник, как только придем в Кронштадт.
— Есть, — отвечает Козырев. — Разрешите выйти, товарищ командир.
— Норовист больно, — как бы про себя замечает военком, когда помощник вышел, притворив дверь кают-компании.
А командир — задумчиво, тоже как бы про себя:
— Кингисеппское направление… К Ленинграду рвутся.
В носовой кубрик сбегает по крутому трапу старший краснофлотец Клинышкин — бескозырка лихо заломлена, в руках пузатый черный чайник.
