— Я сейчас буду писать протокол, и задавать тебе вопросы, а ты на них будешь отвечать, так будет правильно, — пояснил он мне.
Пока он заполнял графы с моими данными, я немного собралась и когда Василий Иванович начал меня опрашивать, я старалась ясно и четко рассказать о произошедшем.
Капитан записывал, быстро скрипя пером по бумаге и со стуком макая его в чернильницу.
По его лицу совершенно нельзя было понять, верит он мне или нет. Говорили мы довольно долго, пока не раздалось предупреждающее покашливание со стороны Сергей Михайловича.
Василий Иванович дал мне расписаться под каждым листом протокола, и, собрав их вместе, сложил в папку.
На мой умоляющий взгляд он не реагировал, только в дверях обернулся и коротко сказал:
— Будем разбираться.
— Как вы думаете? — спросила я у доктора, — он мне поверил? Они арестуют этого Бергмана или нет?
— Сложно сказать, — подумав, ответил Сергей Михайлович, — я внимательно слушал твой рассказ, все вроде бы логично складывается. Но, понимаешь, — это твоя информация, твой взгляд на случившееся. Нельзя обвинять человека просто так. Понимаешь, в жизни может случиться всякое, в том числе и ограбление, а ты заранее обвиняешь невинного человека. Могу только конкретно сказать одно — Бергмана не арестуют. Нет доказательств. Вот если поймают убийцу тогда совсем другое дело.
Я шла в палату, кипя от ненависти и злобы, и давала себе клятву, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто виновен в смерти моего папы, и сама не разорву ему горло. Видимо это желание было так заметно на моем лице, что бабушки стоявшие у дверей испуганно шарахнулись по сторонам.
До обеда ко мне никто не приставал. А во второй половине дня за мной приехала мама.
Я вышла в комнату для посетителей и не узнала ее в постаревшей женщине в темном платье и черном платке.
Она тоже сразу не поняла, что за девочка стоит перед ней, стриженная налысо и в застиранном больничном халате.
— Леночка, это ты, — спросила она неуверенно, глядя на меня красными от слез глазами.
Я кинулась к ней и, упав на колени, обняла ее за ноги и зарыдала.
— Мамулечка, я знаю, ты меня не простишь, такое нельзя прощать, но я же этого не хотела! Я бы все сейчас отдала, чтобы папа был жив…
— Что ты солнышко мое, — сказала она и тоже заплакала, — мне не за что тебя прощать. Если бы ты знала, как мне было жутко, страшно этой ночью. Вас не было долго, я начала звонить в милицию. Никто ничего не знал. Только уже часа в два ночи мне сообщили, что Лазарь убит, а ты в психушке. Господи! Что я пережила! Если бы не твой доктор, точно бы с ума сошла. Бывают же такие люди внимательные! Он на разговор со мной столько времени потратил. Прости, что сразу не приехала. С похоронами очень дел навалилось.
