— Как думаешь? — спросила она, — красиво, если волосы будут просвечивать?
— Да я как-то не задумывалась над этим, — сообщила я в ответ, — кому нужно разглядывать это место?
— Святая простота! — вздохнула Катя и провела меня в ванную комнату.
Минутой спустя она, открыв рот, наблюдала, как я опытной рукой сбриваю жидкие кудерочки. Ей было невдомек, сколько больных я побрила жуткими лезвиями Нева, а не этим волшебным станком, безболезненно скользившим по коже.
— Оказывается, ты все умеешь, — ехидно сказала Катерина, — а строила тут целку.
— Ничего я не строила, — пришлось ответить мне, — работа у меня такая.
По лицу собеседницы было заметно, что ей до смерти хочется узнать, что у меня за работа и все остальное, но нарушить Сашин запрет она явно дрейфила
Это, кстати навело на мысль, что Саша намного старше, чем он выглядит. Иначе, зачем Кате называть его по имени и отчеству. И потом, она интересовалась, из какого я клана, хотя я тоже не могла определить, к какому клану принадлежат хозяева дома. По крайне мере у бабушки такого запаха не хранилось. Да это же просто другой мир, — дошла до меня простая истина, — такой же, как Заповедье. Мне сразу стало легче. Значит, еще ничего не решено и в моем мире возможно не случится такая же реставрация капитализма, как здесь.
Все это я обдумывала, стоя под душем и затем, пока Катя вертелась вокруг меня, помогая справиться с непривычно маленьким поясом и чулками.
— Почему ты мне не дала такие чулки с трусиками, как у тебя, — спросила я.
— Так намного эротичней, — ответила Катя и, увидев, что я не поняла, пояснила:
— Для мужчин это намного привлекательней.
Я все равно не поняла, что привлекательного в резинках. На мой взгляд чулки, названные Катей колготками были намного удобней.
Когда надела невесомое серебристое платье, почти открывающее грудь, Катя восхищенно присвистнула и сказала:
— Волшебное преображение гадкого утенка. Александр Евгеньевич, как всегда оказался прав.
И заторопившись потащила меня к зеркалу.
— Ох, тебе еще лицо и прическу делать, а времени почти нет. Ладно, макияж почти не нужен, только веки оттенить слегка, — говорила она, достав огромную коробку теней, за которую девочки из моего класса продали бы душу. Я сидела у трельяжа, смотрела на свое меняющееся лицо и впервые думала, что при капитализме есть много того, чего нет у нас.
Катя почти закончила меня причесывать, когда в комнату заглянул Саша и нетерпеливо спросил:
— Ну, что вы уже все? Тут он увидел мое отражение в зеркале и застыл.
